ГЛАВА 5
Где-то на полпути между Джалуитом и Бугенвилем, Малыш Уин.
— Большая черная корабль. — Чтобы придать своим словам больший вес, канак начал кивать с такой частотой, что у Малыша зарябило в глазах. — Паруса нет, дым-труба тоже нет. Моя бойся-бойся — думай, повстречай корабль мертвых. Моя плыви на берег, рассказывай шаман, а шаман уже знай. Шаман говори — это быть большая каноэ духов тьмы.
— Пит, — вполголоса сказал Малыш. — Помню, я видел в твоем гамаке такую толстую синюю книгу...
— Справочник Нейжа, конечно же. — Избыток переполнявших его чувств вексиль-шкипер выразил чисто человеческим жестом — с размаху шлепнул себя ладонью по лбу. Хлопок был хорош — перепуганный туземец вскочил и попытался броситься наутек, но рука Уина снова пригвоздила его к песку.
— Твоя — сидеть! — веско произнес Малыш. — Или моя твоей ломай плечо!
Небольшая — человек двадцать — толпа близких родичей, дальних родичей и просто односельчан несчастного Хуру отреагировала на последнюю фразу полукровки причитаниями пополам с ругательствами. Двадцать первый же сочувствующий, мальчишка лет десяти-двенадцати, решил перейти от слов к делу и метнул в Уина раковину краба-отшельника вместе с ее донельзя перепутанным обитателем.
Крабу не повезло. Продолжая удерживать Хуру, Малыш свободной рукой поймал раковину, затем стиснул пальцы — и недовольный гомон мигом, словно по велению мага, стих.
— Еще один бросок, — перейдя на местный диалект полинезийского, нарочито громко сообщил Уин сгорбившемуся канаку, — и я сначала сломаю плечо тебе, а потом — тому идиоту, который возомнит себя великим крабометателем.
До сего дня у Хуру не было причин жаловаться на свое телосложение — наоборот, он считал, что боги весьма щедро обошлись с ним, даровав широкие плечи, могучие мышцы и еще много чего, приводившего в восхищение местных красоток и заезжих вербовщиков. Но, видно, боги низкорослых пришельцев были еще щедрее к своим почитателям.
— Нет! Не надо! Пожалуйста, не кидайте в него больше ничего!
— Развлекаешься? — раздался женский голос.
— Работаю, — возразил Малыш, удивленно глядя на подходящую к нему наемницу. — Зато вам, похоже, пришлись по вкусу здешние цветы.
Цветов было действительно много. Небольшой белый венок на голове... еще один, раза в два толще и в четыре длиннее — на шее... плюс цветок за левым ухом... и еще пять цветков, аккуратно вставленных в стволы «шинковалки».
— Жители этого острова — очень романтичные люди.
— Надеюсь, — озабоченно осведомился Малыш, — никого из них вы еще не убили?
— Пока — никого. А что, по-вашему, должна была?
— Нет. Именно поэтому я и спросил.
— Послушайте, Уин, — игриво-романтический настрой Роники, если он вообще был, похоже, испарился быстрее, чем капля воды на сковороде, и наемница вернулась в куда более привычное для полукровки раздражительно-стервозное состояние, — я, да будет вам в который уже раз известно, профессионал. И потому, в отличие от орды дилетантов, делаю только и исключительно то, что мне приказывает мой наниматель.
— А раненые есть?
— Если считать вывих локтевого сустава, который я после сама же и вправила, то да, есть.
— Понимаю, — кивнул Малыш. — Попросить осадившую вас толпу поклонников сгинуть прочь и не мешать вам в одиночестве наслаждаться красотами острова вы, разумеется, не смогли?
— Невероятно сложное умозаключение, — зло сказала Роника. — Особенно с учетом того, что прекрасно известно: я не владею ни одним из здешних тарабарских наречий.
— Я предлагал вам свой словарик, — напомнил Малыш. — Вы сами отказались.
— Еще бы! К вашему корявому почерку, любезнейший, нужно приставлять отдельного переводчика.
На самом деле почерк у Малыша был типично гномий — то есть, по человеческим меркам, весьма и весьма каллиграфический. Настоящая же причина отказа, как позже под большим секретом поведал Уину вексиль-шкипер, заключалась в неумении мисс Тамм читать на Старой Речи.
— По крайней мере, вы могли бы взять с собой одного из матросов.
— Неужели? Как вовремя вы мне это сообщаете!
Дальнейшую перебранку прекратил Викки, появившийся с толстенным синим фолиантом под мышкой. Звуки, которые он при этом издавал, были чем-то средним между хрипением загнанной лошади и могучим выплеском касаток.