Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
84 
Вдобавок грудь моя порезана во многих местах. Длинные, тонкие, коричневые отметины. Есть более старые, есть совсем свежие, они залеплены пластырем. Шрамы всегда настораживают даже самых агрессивных.
Впрочем, вероятнее всего, я уклонюсь от конфликта. Грубый скандал с юными гибкими гераклами оскорбит мой вкус. У меня интимные отношения с насилием, и внешне я намерен быть тихим и доброжелательным. Мне даже нравится, что вокруг намусорено. Это соответствует моему внутреннему состоянию. Бесшумный психопат, я спокойно принимаю реальность такой, какова она есть. Не обращаю внимания на мелкие недостатки, а достоинствам рад. Плотное пологое дно, прохладная вода, ненавязчивый ветерок, полпачки сигарет – мало, что ли? Сейчас еще поплаваю, потом будет пиво с шашлыками.
Покурив, иду в воду. Плавать забавно, но только первые две-три минуты, прохладная вода быстро отрезвляет; выгребаю к середине пруда, ложусь на спину и решаю больше не курить траву на пляже, чтоб не переводить продукт.
Допустим, не обманул бы меня мой друг, ныне враг, несостоявшийся мертвец Михаил. И имел бы я сейчас чемодан долларов и веру в красоту, гармонию и справедливость. И нырял бы не в подмосковной луже, а, допустим, в Карибском море, предварительно уплатив большие тыщи. И что? Было бы примерно то же самое. Тапочки, купания, расслабленные прогулки, жареное мясо. Ясная голова отменно выспавшегося человека...
Ладно, ладно. Это я слукавил. Конечно, совсем не то же самое. Там пальмы вместо берез. Солнце щедрее. Песок нежнее. Вода теплее и прозрачнее. И очень мало русского мата. Подмосковье – это скучно, а Карибы – это круто. Ты на Карибах, ты состоялся.
А я не состоялся, я никто. Всего лишь еще один живой. Ни на что не способный. Отовсюду или изгнан, или сам ушел. Из бизнеса, из тюрьмы, с войны чеченской. Из семьи. Днем, в знойный час на повороте к вечеру, после пива с шашлыками, после рассматривания упавшей на единственные штаны капли кетчупа (говорят, кетчуп похож на кровь, что за чепуха?), мысли о том, что я ни на что не годен, меня не одолевают. Они придвинутся потом, ближе к ночи.
Тогда войду в состояние поражения и буду думать, что я такое.
Здешние люди презирают суету. Они не ленивы и не выглядят сонными, но не выглядят и покорителями миров. «Надо будет – покорим, а пока и так нормально», – читается на их лицах. Москва рядом, все амбициозные и подвижные давно там. Или совсем уехали, или работают. Рано утром едут туда, вечером обратно. Прочие счастливы статусом местных. Юноши в кепках. Пивные животы, но есть и мускулы. Девочки большеглазые, с прямыми носами, многие – натуральные блондинки. Любят солярии, в городе бум соляриев, тут и там встречаю дочерна загорелые мордашки, это модно. Еще налицо бум бильярдных, но пока все заведения – шалманы. Я как-то зашел, и в нос ударил табачный смрад, смешанный с запахом пролитого на пол или на столы и там высохшего пива; меня тут же назвали «братаном», я кивнул и ретировался.
Возвращаюсь домой. У входа в подъезд фланирует шестидесятилетний жилистый человек Жора, мой сосед 4 сверху. Регулярно уже несколько лет он занимает у меня
на водку. Когда приезжаю в гости к родителям, он видит мою машину в окно и стремглав мчится, иногда босиком, чтоб перехватить желанного гостя в подъезде. Теперь машины у меня нет, я приехал – и не уехал, мы с Жорой видимся каждый день, Жора имеет от меня пятьдесят целковых в день и счастлив, насколько я понимаю. Он напоминает мне дядю Игоря, только на более ранней стадии. Дядька теперь совсем пропащий человек. Мои попытки навестить его, чем-то помочь глупы и бессмысленны: он открывает мне дверь не каждый раз, а если открывает, бормочет что-то и ждет, когда я уйду. Ему стыдно, что он теперь такой. Он живет в стыде и досаде, в его квартире даже запаха нет, он ничего в ней не делает, не готовит, не стирает одежду и даже, наверное, не испражняется, только пьет и спит. У него нет веника, утюга, расчески, холодильника и горячей воды. Если свет отключают за неуплату, дядька может сказать матери, и она тогда идет в банк и погашает долг своего брата. Но может и не сказать – если в нем просыпается гордость. Алкоголики вообще люди гордые.
А Жора не такой, он всего лишь выпивоха. Офицер флота на пенсии. Полгода занимает, по-черному пьет, опускается – потом приходит сухой, приносит то ведро грибов белых, то вязанку свежайшей воблы. Со словами: «Не побрезгуй». Я не брезгую. Брезгливым в моей стране делать нечего.
84 
