- Уважьте пальцы пирогом,
- в солонку курицу макая,
- но умоляю об одном —
- не трожьте музыку руками!
- Нашарьте огурец со дна
- и стан справасидящей дамы,
- даже под током провода —
- но музыку нельзя руками.
- Она с душою наравне.
- Берите трешницы с рублями.
- Но даже вымытыми не
- хватайте музыку руками.
- И прогрессист и супостат,
- мы материалисты с вами,
- но музыка — иной субстант,
- где не губами, а устами…
- Руками ешьте даже суп,
- но с музыкой — беда такая!
- Чтоб вам не оторвало рук,
- не трожьте музыку руками.
И дальше еще несколько пассажей из недавнего:
- Да здравствуют прогулки полвторого,
- проселочная лунная дорога,
- седые и сухие от мороза
- розы черные коровьего навоза!
- …………………………..
- Зачем в золотом ознобе
- ниспосланное с высот
- аистовое хобби
- женскую душу жмет?
- …………………………..
- Гляжу я, ночной прохожий,
- На лунный и круглый стог.
- Он сверху прикрыт рогожей —
- чтоб дождичком не промок.
- И так же сквозь дождик плещущий
- космического сентября,
- накинув Россию на плечи,
- поеживается Земля.
И все так легко. Так звонко. Так гениально! И на обратном пути с террасы можно так же легко, гениально и звонко поцеловать родную Фоску в щеку и в губы Катю, по дружески и на «ты».
Потом поднялся Григ Барлахский. Он был в одной тельняшке без рукавов, чтоб все любовались лаокооновским сплетением рук. Все ждали очередной артподготовки с последующим штурмом собственных позиций, но вместо этого матерый талантище прочел не то что даже ретро, а историческое, лирику времен первой бесславной блокады.
- Я тоже был бы в Оленьку влюблен,
- За ней по Малой Офицерской следуя,
- Но муж ее, противника преследуя,
- Отстаивал Четвертый бастион…
- …………………………..
- У флотских свой устав и свой закон:
- Не смей к чужому прикасаться ты
- Не то не будет никакой кассации,
- Пока гремят раскаты Оборон.
- …………………………..
- А ночью, отбивая Южный склон,
- Слова прощанья и прощенья комкая,
- Он умер на руках у Перекомского,
- В жену которого он утром был влюблен.
К концу его чтения мрачнейший едва ли не до посинения Влад Вертикалов прошептал Милке Колокольцевой «Я умираю, любовь моя. Налей мне чачи». Милка посмо рела на Катю, и та кивнула. Стакан виноградной водки оживил Влада и удалил синеву с его щек.
Теперь очередь дошла до Эра. Он волновался не меньше Влада. Полез на террасу эдаким увальнем. Что читать? Ну ладно, начну с одного из ранних, ну, скажем, то, про «парней с поднятыми воротниками», а кончу одним из недавних, про Лорку. Он начал читать стих из ранней книжки, написанный якобы о западных «потерянных», а на самом деле о наших юнцах, мучимых непонятной советской жаждой:
- Парни с поднятыми воротниками,
- В куртках кожаных, в брюках—джинсах.
- Ох, какими словами вас ругают!
- И все время удивляются: живы?!
- …………………………..
- Равнодушно меняются столицы —
- Я немало повидал их, — и везде.
- Посреди любой столицы вы стоите,
- Будто памятник обманутой мечте.
- …………………………..
- Я не знаю — почему, но мне кажется:
- Вы попали в нечестную игру.
- Вам история назначила — каждому
- По свиданию на этом углу.
- …………………………..
- Идиотская, неумная шутка!
- Но история думает свое…
- И с тех пор неторопливо и жутко
- Всё вы ждете, всё ждете ее.
- Вдруг покажется, вдруг покается,
- Вдруг избавит от запойной тоски!
- Вы стоите на углу, покачиваясь,
- Вызывающе подняв воротники…
- А она проходит мимо — история, —
- Раздавая трехгрошовые истины…
- Вы постойте. Парни, постойте!
- Может быть, что-нибудь и выстоите.
Все слушали очень внимательно. Он понял, что этот стих стал для многих настоящей ностальгией. Роберт начал читать второй стих: