Сообразительней, да…
– Значицца, гришь, коня на фургон меняешь?
Меняю. Нам, само собой разумеется, и командировочные-проездные выдали, есть чем в карманах позвенеть. Но в данном конкретном случае еще и второй интерес имеется: Техаса в фургон впрягать – это вроде как «опель-адмиралу» сорокапятку на буксир цеплять. Технически можно, но на деле зверски неэффективно.
Я на Дару оглянулся – а их высочество отвернулись: забор соседний осмотреть.
Она бы, конечно, все эти переговоры на раз-два провела. Но – опять-таки демаскировка.
– Дядя, – вздыхаю, – знаешь, завел бы ты себе хар-рошую привычку – уши мыть. Я ж тебе уже трижды повторил: меняю этого коня на фургон и двух ваших жеребчиков. Что сложного-то?
– Коня значицца, – чешет затылок кузнец. – Вот этого?
– Ага, – киваю. – Этого самого. Который вороной.
– Вороной гришь…
– Можешь ощупать на предмет покраски, – предлагаю. – Если, конечно, подойти не боишься.
На самом деле Техас у меня коняга смирный, посторонних почем зря не пинает – иначе как бы я сам на него взгромоздился? Но кузнец-то об этом факте не осведомлен.
– Фургон, значицца, и два коня в придачу…
Нет, думаю, все, хватит с меня. Еще одно это его «значицца» – я, не сходя с места, спать расположусь. Благо, справа в двух шагах у забора охапка соломы свалена.
– Вот что, – говорю, – дядя. Времени у меня не так чтобы очень… а село у вас большое и с виду не бедное. Думаю, если поискать, в нем не только твой фургон отыщется. В крайнем случае, – добавляю, – я и телегой обойдусь.
Кузнец только фыркнул.
– Во, – говорит, – вы, замковые, завсегда торопитесь. А куды? Зачем? Сами, небось, не ведаете.
Я тоже усмехнулся. Ловко… был, значит, весь из себя туповатый и вдруг философствовать напропалую пошел.
Дяревня, одно слово. Знал бы этот Йохи, на скольких таких деревенских я за последние три года насмотрелся…
По части житейской сообразительности они, конечно, городских превосходят. Да и по физподготовке, в основном, тоже, хотя и мы свои значки ГТО не за красивые глаза получали. А вот с кругозором…
Крестьяне, особенно из пожилых, тех, что Гражданскую помнят, первые, доколхозные еще годы, – а кое-кто – так и вовсе царя-батюшку, – за жизнь свою нелегкую привыкли далеко вперед не заглядывать. Вредно, мол, это, да и ни к чему. С нонешними делами бы управиться: птицу покормить, скотину напоить, а чего завтра или третьего дня будет – это уж как боженька решит.
И привычка эта – до хрипоты, до пота седьмого торговаться – оттуда же. Лопну, но здесь и сейчас цену на копейку собью, а то и на все три – ежли городской слабину даст.
– Ты, дядя, – говорю, – за меня не беспокойся и по ночам не переживай, спи спокойно. Торопимся мы туда, куда нужно.
– Это куды ж?
О! Что еще в деревенских весьма хар-рактерного – любопытство. Оно у них совершенно безграничное, прямо детское. В сочетании с цепкой памятью к очень интересным эффектам порой приводит.
– Дядя, – веско так повторяю, – уши мой, они после данной процедуры не в пример лучше звуки улавливают. Сказано ж уже было: «куда нужно»! Или ты о таком населенном пункте и ведать не ведаешь?
– И я ж о том, – кивает кузнец, – торопитесь, а куды и сами не ведаете. Было б чего стоящее, небось, сказали б. Про хорошее, доброе дело чего ж не сказать. А так… «куды надо». А может, оно и не надо никому вовсе.
– Не-ет, Йохи, надо! Очень многим надо, а некоторым так и просто невтерпеж!
– Это ж кто решил, что оно – «надо».
– Умные люди, кузнец, решили, умные. Ну и мудрые тоже в стороне не стояли.
– А-а… – поскучнел кузнец. – Люди. Люди много чего нарешать могут… хлупостей всяческих. Вот ежли б эльфы чего решили…
Что за леший, почти с обидой думаю, и он туда же – про эльфов. Дались местным эти одиннадцатые…
– Ну да, – говорю. – А если б еще и тебя спросить не забыли, так и вовсе б настала полная благодать и гармония. Так что ли?
– Не исключено.
У меня аж плечо зачесалось – за неимением на этом плече автоматного ремня. Автомат или, скажем, карабин в таких вот беседах – очень полезная штука: похлопать по нему можно, затвором тихонько пощелкать.
Помню, Толя Опанасенко в таких вот беседах любил свой «Дегтярев» из руки в руку перекидывать. Протянет свое удивленное: «Та шо ты говоришь?» – и махнет при этом… сошками… в непосредственной близости от носа рассказчика. Обычно после двух-трех перекладываний народ, что к чему, соображал: и либо исчезал в голубом тумане, либо сказки сказывать начинал на полтона ниже.