131 
Я обратил внимание, что у всех встречных были опущены козырьки инфоров. Не у большинства, а у всех, даже у тех, кто инфоров отродясь не носил — полных, опустившихся делинков — что-то такое болталось на висках. Сначала не понял, почему. Только когда здоровая бабища в белой евангелистской хламиде попыталась меня стоптать — догадался. Дэвро ввел-таки вожделенный полный контроль. По его приказу видеотекторные подпрограммы глоса могли организованно отфильтровать любой реальный сигнал. Одно это могло подавить любой мятеж — что проку бунтовать, когда твоих потуг в буквальном смысле никто не увидит? Даже поносная надпись на стене останется нестертой, потому что стереть ее можно, только узрев — а смотреть на подрывные высказывания запрещает виртуальный цензор. Прикрывавший меня Рональд переподчинил фильтрующие алгоритмы нижнего уровня себе, и меня тоже переставали видеть все, попадавшие в «мертвую зону» щита ирреальности. Пожалуй, оно и к лучшему, иначе мое инкогнито было бы раскрыто самое малое трижды, прежде чем я добрался до цели — столько раз мне навстречу проходили знакомые, не замечая.
И еще что-то тревожило меня в поведении мрачных, осунувшихся лунарей.
— Покажи мне коридор их глазами, — неслышно попросил я Рональда.
Мир изменился мало — исчез куда-то мусор, наверное, неконструктивно было думать, будто при новой власти бывают неубранные пакеты, стерлись немногочисленные, поблекшие постеры с революционными лозунгами. Но каждого прохожего, словно печать, метила цветная полоска.
— Индекс лояльности, — пояснил Рональд, уловив движение моих глазных яблок.
Я беззвучно присвистнул. Это же какие мощности следовало задействовать, чтобы фиксировать каждую мысль человека? А индекс явно менялся в реальном времени — вот кто-то покосился зло на шагающего мимо карела с голубой тату-быстровкой на бицепсе, и сразу полоска сменила оттенок с лимонного на насыщенно-желтый. От меченых шарахались, чтобы не подхватить заразу.
Бормотали на пределе слышимости голоса, вызывая острое желание обернуться, но это были лишь обезвреженные подпороговые команды-сублимки.
Мимо пробежали две девчонки лет двенадцати — облепленные, как это водится у молодых, мушками так, что кожи не видно; расширенные зрачки, громкий смех — только подивиться оставалось, как они ориентируются в переплавленной галлюциногенами реальности. Индексные черточки у них были еще короче шортиков, и такого же рубинового тона. Карел замер, прислушиваясь, потом механически вырубил обеих карманным блиссером и принялся скребком обдирать пестрые пластиковые ляпки с девичьих щечек. Все логично — Дэвро особенно упирал на «повышение продуктивности» и «социальную реабилитацию психотропных аддиктов» — я всего два часа выслушивал собрание его речей, а безумная риторика голубца уже свила гнездо где-то в моих извилинах! — а настоящих наркультуристов раскулачивать у кооптированных карелов кишка тонка. Я не выдержал и свернул групарю шею. Иллюзия скрыла тело, но прохожих ничуть не взволновало исчезновение карела. Наоборот, все, как по команде, отвели глаза, потому что у запоздавших индекс лояльности существенно понизился. Все, кроме одной женщины. Она стояла у стены, и не отводила глаз от трупа, которого — я знал — она не могла видеть. Потом, не обращая внимания на неуклонно ползущий вниз, наливающийся кровью индикатор лояльности, подняла козырек. Увидела. Посмотрела на меня. Потом ее скрутила подчиняющая репрограмма. Я двинулся дальше.
На бордюре глиссады, сворачивавшей с Седьмой линии в купол Рейнгард, сидел резаный гнат и пел, аккомпанируя себе на кинтаре. Монотонные пронзительные звуки царапали мозг. Какой-то мужчина, с трудом волочивший отключенную куклу, отложил голое женское тело, подошел к гнату и одним ударом разбил инструмент, но песня продолжалась; ядовитое хихиканье гната смешивалось с мерзким стеклянным звоном. Я прошел мимо, не дожидаясь, пока драка разгорится всерьез — несколько человек уже приближались к кукле, видимо, намереваясь ее присвоить. Не время разыгрывать Дон-Кихота.
На самом деле выход был проще пифагоровых штанов. Дом Карела представлял собой серьезную силу — не поспорю; но если бы он мог подмять под себя остальные группы, это случилось бы давным-давно. Власть над Городом карелы получили от Дэвро, подчинившего оборотную сторону. Но голубец не выпустит поводьев из рук. Коды допуска находятся у него. А они должны иметь физический носитель. И я знаю, где он. Любой другой человек постарался бы спрятать их подальше, записать на потайной драйв и забить в дальний сейф… человек, но не аугмент! Все коды — я был уверен в этом так же твердо, как в своем имени — хранятся в наращенной памяти колониальщика, под титановой черепной крышкой. Без них карелы в два счета вернутся в оборот биомассы.
131 
