98 
Пока вирт вскипал вокруг нас серыми пузырями, я успел задействовать еще несколько защитных программ, недостаточно мощных, чтобы причинить моему врагу серьезный вред, но вполне достаточно — чтобы отвлечь. Пусть поскребется, пока я готовлю ему сюрприз.
Я запускал инвок аварийной программы. Программу эту сочиняли давным-давно, как последнее средство для прочистки электронных извилин глоса, буде таковые засорятся, и не применяли ни разу за все годы существования домена Луны. Как в тумане, я слышал голоса, они помогали мне, поддерживали, и струны инвока кричали под моими пальцами.
Меррилл, уже пришедший в себя, медленно приближался, готовый раздавить меня, точно мерзкое назойливое насекомое. Бледные молнии били в него непрерывно, но разряды стекали с брони, сверкающей все ярче и ярче, горячей солнца, и только от шальных рикошетов вспыхивали локальные массивы данных. На горизонте уже сгущались тучи — это сьюд глоса пытался остановить сражение. Я пытался удержать в сознании одновременно всю схему, понимая, что малейшая ошибка может стоить мне разума — да, я знаю, как патетически-нелепо это звучит, но бывают ведь такие паскудные дни, когда героическая риторика становится исключительно неприятным реалом — но узор продолжал рассыпаться по краям.
Инвок вступил в силу мгновенно, словно чья-то рука за меня ввела последние команды. И вот тут мне стало страшно. Вирт не просто забурлил вокруг колониальщика — ткань его обрела плотность и цвет. Почему-то мне пришел на память виденный единожды земной, истинный янтарь. Контуры мерриллова отражения плыли; на миг мне показалось, что я вижу дракона с семью собачьими головами, но видение тут же растаяло, оставив только сомнение в здравости моего рассудка. И словно пружина развернулась, вышвырнув из ирреальности и его, и меня, и ту неведомую силу, что непрошенной вступила в сражение на моей стороне.
— Быстрее! — крикнул я, срывая с головы инфор. — Пока он обездвижен!
У меня не было времени раздумывать, что за силу я призвал своими инвоками — поделом в ученика чародея играть. Пока вирт-слепок Меррилла спеленут янтарной завесой, я успею добежать до купола Надежды.
Гермощит с шипением сдвинулся, открывая узкую щель между апельсиновым коридором и полутемной, заброшенной отводкой купола Джордан — в двух шагах от моего дома, надо же, никогда не знал… За мной кинулись Хиль, Эрик и групарь из Джотто, сменивший Эстебана — на втором часу мозгового штурма тот отключился, перебрав активаторов. Вот и прекрасно. Вчетвером мы уж как-нибудь скрутим Меррилла. Что за нами увязалась Элис, я заметил лишь снаружи, когда щит, лязгнув, ушел в пазы, и останавливать девушку было уже бесполезно.
Только выскочив из рега Джотто, я сообразил, что стоит ночь. Коридоры были полупусты; прохожие не фланировали из купола в купол, как бывает по вечерам, и не торопились, как днем, а сосредоточенно двигались по своим делам. Окна переключились на ночные картины, свет в куполах померк, перейдя в приятные для глаза сумерки — розовые, синие или зеленые, смотря по регу, и только направляющие полосы глиссад светились в полумраке. Я жил в приличном реге, где с наступлением ночи светская жизнь замирала. Те, кому не хватало отведенного на веселье времени, перемещались в Глюколовню или купола Луна-Голдвин.
Транспортеры работали, но пользоваться ими уже было слишком рискованно. По краям визора метались, дрожа, пестрые огни, отражая борьбу противоборствующих алгоритмов — тех, что узнавая врага в смазанных изображениях с коридорных камер, пытался доложить, настучать, выдать, и тех, что охраняли нас, накрывая пологом невидимости. Добираясь до купола Надежды, мы пятеро едва не побили рекорд Луны по бегу на длинные дистанции. Точно побили бы, если б не Глюколовня. Этот дурной репутации рег мы обогнули по периферии, но даже его сравнительно спокойные окраины несколько замедлили наше продвижение. Мерцал и переливался пьяный свет, фрактальные скульптуры таяли в глубине окон, призывно сияли завлекательные вывески. Приходилось пробиваться через толпу: гнаты, псинарки, центровые с голодным серебряным блеском в глазах и куклы — с пустым оловянным, выменянные и аугменты, групари и простые искатели приключений на свою задницу. В воздухе стояла густая, никакой вентиляцией неизгонимая вонь тысяч нечищеных тел, тысяч пситропных химикатов, мириадов полупродуктов и производных, возникавших в этой общественно-химической фабрике, чтобы смешаться с другими, преобразоваться, оказать свое, никак не предсказуемое влияние. Гаерные блики мешали оценить перспективу — казалось, что Глюколовня простирается в бесконечность, хотя мы даже не углубились в нее толком.
98 
