111 
Всё это повторялось по пять раз в год, и сегодня Марат, не вставая с ложа, лишь по доносящемуся снизу гулу и дыханию толпы угадывал всё происходившее у подножия Пирамиды. Вот к людям вышел Митрополит — благословить всех желающих, и сотни простолюдинов рванулись, чтобы поцеловать ногу или край парадного плаща. Вот у жертвенного алтаря появился палач, и наиболее впечатлительные женщины ахнули, когда он швырнул себе под ноги огромный моток сыромятных ремней, предназначенных для связывания казнимых. Вот охрана получила приказ отодвинуть всех подальше от помоста и пустила в ход копья.
Сценарий был примерно один и тот же.
Посмотреть один раз было очень полезно (особенно в искаженные азартом лица), во второй раз — тоже полезно, но уже немного противно, а десятый подряд праздник уже не вызывал никаких эмоций: кровавый балаган и только.
Когда над Городом поплыли первые удары большого бубна, Великий Отец ударом ноги распахнул дверь из дерева зух. Постоял несколько секунд над лежащим в постели Маратом, отошел к окну, приказал:
— Иди сюда. Сегодня последний праздник на старой площади. Завтра начнем расширять поляну и еще замостим булыжником, чтобы было меньше пыли. Вставай!
Марат хотел проигнорировать приказ, но вспомнил, что в праздничные дни Отец обычно очень возбужден и не терпит неповиновения: можно получить ногой по ребрам или в живот.
Бывший пилот доковылял до окна, выглянул и не сдержался: плюнул вниз.
— Презираешь, — сказал Отец и тоже плюнул, его слюна улетела в пять раз дальше. — Зря. Это нужно любить.
— Вот и люби, — пробормотал Марат. — Сегодня я не пойду.
— Пойдешь. Два часа потерпишь и до вечера свободен… — старик осклабился. — Я всё равно буду занят новыми женами.
Толпа колыхалась. Жрецы уже выстроились на крыльце, а палач, подготовив рабочее место, скрылся в храме. Согласно старому, как мир, правилу актер не должен был появляться перед зрителями до начала спектакля.
— Фцо, — сказал Марат.
Отец посуровел и пренебрежительно щелкнул языком.
— Нет, — тихо ответил он. — Еще не Фцо.
— Хочешь больше?
— Конечно.
— Пирамиду до неба? И чтобы площадь вмещала сто тысяч папуасов?
— Идиот, — спокойно произнес Отец. — Сто тысяч пирамид и сто тысяч площадей — вот Фцо.
— Ага, — сказал Марат.
Отец сорвал с себя накидку, сшитую из шкурок детенышей земноводной собаки, и почесался. Нагота его — бронзовый загар, тщательно выбритый пах, резкий запах благовоний, наросшие вдоль костей мыщцы — давно уже не раздражала Марата. Человек, наблюдающий собаку или змею, спокоен, его не коробит вид гениталий животного.
— Сделана только первая часть дела, — сказал Отец простым тоном, каким говорят о грязной посуде или шнурках. — Мы убили всех, кто помнит, как я был полутрупом. Осталось двое последних, сегодня я лично вырежу им кишки. Дальше придется потерпеть. Папуас растет семь лет, прошло два года, будем ждать.
— Чего?
— Нового поколения. Каждый должен усвоить с младенчества, кто я такой. Каждый мальчик должен мечтать отдать Великому Отцу свою жизнь. А девочка — свое тело. Потом я дождусь, когда это поколение войдет в силу, и пойду на север и юг. Развиваться будем только вдоль берега. Одного города мало — нужны несколько больших колоний и торговля меж ними. Не будет торговли — не будет ничего. Ты говоришь — Фцо? Дурак! Здесь нет даже намека на Фцо. Ты король вшивых обезьян, а должен быть владыкой мира. Мы пойдем на север и наберем рабов. Потом мы пойдем на юг и разберемся с пчеловолками. Ты приручишь их…
Марат фыркнул.
— Да! — каркнул Отец, подпрыгнул и присел на подоконник. — Приручишь! Не смотри так, не люблю! Я видел их скелеты, это сильные твари, они нам помогут. Носороги — фуфло, вчерашний день. Мы с тобой будем летать, понял? Пустыня не бесконечна, за ней есть другие земли, там тоже кто-то живет и что-то делает… Фцо — это Фцо! Весь кайф, вся жратва, все бабы, все океаны, горы и так далее. Вся планета. А теперь — одевайся, и пойдем.
Когда старых воинов выволокли из храма, площадь заревела. Первый пленник — Марат уже не помнил его имени — был невменяем от страха и только крупно трясся, зато второй, когда-то звавшийся Цыгж, что на языке равнины значило «упрямый», преодолел последние метры пути на своих ногах, а когда взошел на алтарь, плюнул палачу в лицо.
Но Хохотун давно уже ко всему привык и не отреагировал.
111 
