Отец Кирилл, подустав от трехчасовой дороги на электричке и автобусе, в конце концов переехал вместе с семьей в поселок, где стояла его церковь. Там пустил корни, насадил большой яблоневый сад, по праздникам служил, проповедовал старушкам, исполнял требы, а в свободное время много читал, писал под псевдонимом в «Вестник РХД» статьи по истории церкви, полные тонких наблюдений и весьма проницательных суждений. И как-то незаметно сделался человеком в определенных кругах довольно известным. В храм его стали приезжать столичные жители, все больше, конечно, интеллигенция, — вдохнуть деревенского воздуха, послушать ученые речи. Сам батюшка тоже часто бывал в Москве, по-прежнему встречался со своим старинным другом Витей, обменивался с ним подпольной литературой, обсуждал беззакония по отношению к церкви и методы борьбы с уполномоченными и кагебешными старостами; не брезговали отцы и красненьким.
Как вдруг началась перестройка.
Подпольные книжки появились на прилавках, священников допустили до газет, телевидения, до лекций в школах и университете. Со временем канонизировали Иоанна Кронштадтского, потом и царя. С тех пор говорить друзьям стало совершенно не о чем. Виделись они все реже, а когда виделись, как-то мялись. Тем более что любитель яблонь и сочинитель статей все теснее общался с католиками, поставил в своем храме скамейки (бабушки не возражали, московская публика тем паче), читал Евангелие и отдельные части службы по-русски — в общем, явно начал уклоняться в латинскую ересь.
Отец Виктор остался верен Святой Руси, скамеек не ставил, русского языка не допускал, говорил также свежо и живо, и вскоре из своего ближнего Подмосковья был переведен настоятелем в столицу, в отданный церкви храм, в его умелых руках из руин обратившийся в конфетку; вошел в разные православные комиссии, комитеты, редколлегии, общества — стал человеком крайне авторитетным, даже осанка у него изменилась, а в теле появилась дородность.
Отец Кирилл же дообщался с католиками до того, что его на полгода запретили в служении и устроили ему небольшую публичную казнь — под видом научно-православной конференции, на которой отец Виктор, поклонник Святой Руси, выступал с особенной ревностью.
Бывший друг слушал его горячую разоблачительную речь плохо, потому что думал. И думал он вот что: «А все-таки при советской-то власти любви было больше. Сбежать, что ли, к иезуитам?» И еще: «Вот это да!» Покачивал головой и чуть слышно крякал.
Темнота
Преподаватель спрашивает абитуриента на вступительном экзамене в семинарию:
— В какой день Господь сотворил свет?
— Неизвестно.
— То есть?
— Так темно же было.
Быстрей!
Отец Варлаам, преподаватель апологетики, отличался большой нетерпеливостью. «Ну же, — поторапливал он мешкающего студента, когда тот никак не мог ответить на вопрос. — Рожай быстрей». Семинаристы так и прозвали его: «Акушер».
Бородач
У воспитанника третьего класса, дьякона Олега, не росла борода — так, два-три жалких кустика и все. Однокашники так его и звали: «Брада Аароня».
Незадолго до окончания семинарии отец Олег даже поделился своей печалью с отцом Кириллом Павловым – вот-вот сделаюсь священником, а вместо бороды какая-то пустыня с кактусами. Не помолитесь ли, батюшка, обо мне грешном?
Батюшка отвечал ему с ясной улыбкой: «Красота пастыря — не во внешнем плетении волос, не в золотых уборах, не в нарядности одежды, но в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа». Отец Олег только рассмеялся в ответ и с тех пор обрел совершеннейшее успокоение. Самое интересное, что в тридцать лет, когда он давно уже был священником и отцом большого семейства, борода и усы у него вдруг начали густеть и обрели вид совершенно благообразный. Видно, за молитвы отца Кирилла. «Наконец-то ты у меня повзрослел», — говорила отцу Олегу его ехидная матушка, которая в их доме верховодила. Но батюшка и тут продолжал благодушествовать, на матушкины шутки отмалчивался и за все благодарил Господа Бога и Спаса нашего.
ЦИКЛ ДЕВЯТЫЙ
ПРАВОСЛАВНЫЕ ЧУДЕСА В XXI ВЕКЕ
Смерть грешника люта
Один мужик поехал в паломничество. Это его надоумила соседка, Сергеевна. Она сама недавно вернулась из паломничества, при этом с исцеленной ногой. Ездила не так уж и далеко, в Бобренев монастырь. Никаких особых святынь в Бобреневе не хранилось, была только Федоровская икона Божией Матери. Икона самая обыкновенная, написанная в Софрино, но в народе давно уже поговаривали, что икона чудотворная. Сергеевна, подойдя к иконе, не знала, о чем попросить, как-то все выскочило из головы, но вдруг вступило в ногу, и она попросила: «Матерь Божия, чтоб коленка моя прошла!» Наутро коленка совершенно прошла, отпустило, Сергеевна начала ходить, как девочка. И, вернувшись домой, поделилась с соседом чудом. Сосед помнил, как Сергеевна хромала, удивился и, хотя не поверил, тоже решил съездить. Интересно все-таки.