— Не дам, — отрезал я, машинально потирая бугорок на плече, след многочисленных прививок. — Просадишь на мультики.
Шлюшка не стала спорить. Осела по стене, по паучьи терпеливо ожидая следующего прохожего, невидящими глазами всматриваясь в узоры наркотических грез. Ей уже не помочь. УНФОР из-под крыла Службы обеспечивает каждого жителя Земли продовольственным минимумом — но это в теории, а на деле жетоны используются в качестве вспомогательной валюты: потому что любой, у кого есть хоть полшанса заработать на человеческую пищу, именно так и поступит. Зато промпакеты можно перегонять, скажем, на спирт, И потом гордо прокатиться на стареньком автомобиле вокруг квартала, под надсадный кашель движка и гиканье мальчишек.
Под ногами захрустел гравий: я приближался к жилым кварталам. Футбол-трава, по которой, если верить рекламе генженеров, могли невозбранно носиться стада бешеных бизонов, в трущобах странным образом не приживалась. Во всяком случае, там, где ей место — на проезжей части, потому что все остальное проклятая флора закрыла плотным пушистым ковром.
Если стукач не пришел, это может означать… хотел бы заявить, что «только одно», но какое там! С ходу могу назвать три причины, и какая мне нравится меньше — даже не скажу. Его могли израсходовать свои. Узнать, что Алекс регулярно общается с городским, — мало, в конце концов, мирок «серого рынка» не может существовать, замкнувшись в себе, но если кто-то сообразил, что я не просто пижон из богатых кварталов, — безопасность важнее денег. Информатора могли прикончить конкуренты: жестокое соперничество между мелкими кланами групарей упрощает жизнь как полиции, так и преступным Домам, но мне сейчас особенно не с руки было пожинать его плоды.
А еще от Алекса могли избавиться мои конкуренты. И вот от этой мысли у меня мурашки бежали по коже, невзирая на теплую ночь и термокуртку. Моя жертва — не столь высокого полета птица, чтобы заинтересовать отдел внутренних расследований: утечка из банков данных Службы если и присутствует, то минимальная. Значит — какая-то государственная контора. И я прозакладываю все вколоченное в меня «железо» (сколько же лет этой идиоме? только в темном Средневековье «протезы», как называли тогдашние примитивные импланты, делались из стали), что знаю, какая страна решила навести порядок на границах. Конечно, это может быть и Объединенная Европа… но не верится. А с церковниками, чьими руками Империя обычно делала грязную работу, мне связываться совсем не хотелось. Об этом не принято знать, но бывали случаи, когда российским спецслужбам сходило с рук убийство голубца. Редко, правда. Вот только мне будет не легче, если я окажусь очередной диковиной. Тем более — какой из меня голубец, на самом-то деле?
Руины по обочинам сменились домами — пусть древними, перекошенными, ощерившимися в мутное небо черными клыками обвалившихся крыш, но все же людскими обиталищами. Окна затянуты волнистой, полупрозрачной пленкой, на каждом подоконнике — кассеты с песком, где на гидропонике прозябают кабачки. Кое-где даже светились вместо полосок биолюмного желе настоящие панели, питавшиеся, верно, краденым электричеством. Разлагались под ногами в клейкую плесень брошенные обертки. Настоящий город, только очень бедный. И, как любой настоящий город — не имею в виду бюргерские местечки Миттельевропы, как триста лет назад замирающие с наступлением темноты, — трущобы не ведали сна. Слышались голоса, откуда-то звучал, подергивая нервы, призывный альфа-дэнс, шипел под паяльником термопласт. Полосы блеклого мерцания, падавшие на траву, колыхались, пытаясь соревноваться с отсветами мутного, низкого неба.
Поднимался ветер, разгоняя ватную духоту. Облачная каша над головой бурлила, словно господь бог взялся мешать ее половником. Кое-где покров рвался; проглядывало темное, злое лицо ночи, но в рассеянном мерцании городских огней оспинки звезд, испещрявшие его, терялись напрочь. В рваной дыре среди туч показалась угловатая, многосложная, как мушиный глаз, бисерина, быстро плывущая среди белесых клочьев, — орбитальные верфи. Если присмотреться, можно было отделить крошечный и яркий центральный блок от тусклых, широко раскинувшихся в невесомости балочных доков. Там ползут вдоль направляющих рабочие в неуклюжих вакуум-скорлупах, собирая каркас нового звездолета. Хорошая работа. Две недели смена, потом восемь — отдых и переподготовка на Земле. Я бы и сам лучше устроился орбитальщиком, да политика Службы не позволяет: слишком чистый у меня геном, чтобы вытаскивать его под космические лучи.