– Ага… – пробурчал Норик, уткнувшись в тарелку. – Как всякого чужака, так привечать, а как родного отца – побоку, неблагодарные…
Тэнна Айлия хлопнула ладонью по бедру.
– Ты бы гостя постыдился! – укорила она мужа.
– Гостя! – взвился хозяин. – Кто его приглашал, кто его привечал? Все без меня! Никакого почету в собственном доме! Гостя! Навели, понимаешь, всяких, хоть и ши, хоть кого, а лишь бы поперек!
Сошников стиснул зубы. Очень хотелось дать визгливому мужичонке по зубам – несильно, ради вразумления, – но он понимал, что Елика его самого за такие дела приложить может. Не так больно, как обидно. И тем более не стоит встревать в чужую семейную ссору.
– У-у!.. – проныл Норик не то угрожающе, не то капризно. – Все вы одно семя!
Он стукнул кулаком по столу. Спецназовец сморщился – в детстве его бабка за такие дела по рукам била нещадно. Хлеб и стол почитать надобно… вот опять сорвалось – «надобно»!
– Отец… – умоляюще вскинулась Елика, поглядывая на возлюбленного.
– Что «отец»? – зло передразнил ее Норик. – Путается тут со всякими… ладно бы эллисейна нашла себе или хоть анойя, так нет… девка позорная…
Сошников стиснул зубы так, что заскрипело за ушами, впился пальцами в дубовую лавку. Нет, если этот слизняк еще хоть слово скажет… Краем глаза он заметил, как испуганно смотрит на него Еликина матушка, будто ей передался душивший спецназовца убийственный гнев. И от этого взгляда пузырь, нараставший под сердцем, вдруг лопнул.
Под взглядом Сошникова оннат Норик сорвался с лавки, грянувшись спиной об пол, и, пролетев через всю горенку, приложился к стене, точно прибитая метко брошенным сапогом крыса.
– Мама!.. – охнула Елика.
– Трисветлые дии! – прошептала тэнна Айлия.
– Ой, е… – только и выдавил из себя Сошников.
У него ни на секунду не возникло сомнений, что именно он сотворил эдакое чудо, но спецназовец не мог понять – как?
– Василикс! – Оправившись от изумления, девушка обратила на своего любимого исполненный гневного укора взгляд. – Почему ты не сказал, что ты – чародей?!
– Я не… – Слова застряли у Сошникова в глотке. В самом деле, как можно было отпираться, когда он только что одним усилием воли отправил в полет Еликиного зловредного папашу. – Я нечаянно… – прохрипел он и сам понял, насколько нелепо это звучит.
Оннат Норик, кряхтя, поднимался с полу.
– А ну, – потребовала Елика от Сошникова, – подними что-нибудь!
– Как? – не понял совершенно сбитый с толку спецназовец.
Больше всего его смущало, что свершившееся не воспринималось окружающими как чудо.
– Взглядом! – нетерпеливо объяснила Елика. – Ты чародей или анойя?
С трудом шевеля мыслями, Сошников нашарил глазами пустую деревянную кадушку – после того, что случилось с Нориком, он решил выбрать что-нибудь небьющееся. «Ну и как я буду ее поднимать?» – промелькнуло в голове, и одновременно представилось, отчетливо и ясно, как он тянется к кадушке рукой, как цепляет за ушко пальцами и тянет…
Кадушка оторвалась от пола и медленно поплыла вверх. Наверное, она уперлась бы в потолок, если бы Сошников не сообразил, что происходит, и от изумления не потерял бы хватки. Деревяшка упала и покатилась по полу.
«Да как же это я? – думал спецназовец, не зная – радоваться ему? пугаться? забыть о случившемся, как о страшном сне? Он заметил, как в глазах Елики к любви примешивается гордость, как лицо тэнны Айлии исполняется глубокого почтения. – «Как же это я?» Ну да – для них ведь не случилось ничего чудесного, просто он из пришлого ши вмиг превратился в чародея – пусть слабого, но это ведь совсем другое дело…
Оннат Норик крякнул, отряхнулся и решительно полез в кладовку. Вытащив на свет божий изрядную бутыль с уже знакомой Сошникову розовой наливкой, он плеснул густого пахучего напитка в четыре пустые кружки.
– Ну… – Он потер ушибленный крестец, помялся немного и выпалил так торопливо, словно слова жгли ему рот: – За тебя, зятюшко!
– Ы… – булькнул Сошников.
– За тебя, зятюшко, – повторила Айлия. – Наш дом – твой дом. Твоя кровь – наша кровь.
– За тебя, милый, – прошептала Елика и, нагнувшись через стол к уху Сошникова, добавила: – За то, что тебе не пришлось долго ждать этих слов… и за твой дар.
Спецназовец хотел сказать… что-нибудь, но слова не лезли из горла. Что делать? Благодарить? Отказываться? Бежать со всех ног?
Их дом – его дом… Он вспомнил, насколько буквален бывает эвейнский язык в своих оборотах, и его передернуло. Этот дом станет его, и эта женщина станет его – окончательно и бесповоротно. Эта земля примет его… только скажи.