Я волочилась за ним, спотыкаясь, возразить мне было нечем, в голове перекатывались фразы «не пытайся со мной встречаться», «он тебя не любит», а все остальное перестало существовать.
Больше я со Стасом не виделась, выжила кое-как, не хочу об этом вспоминать и рассказывать, через три месяца вышла замуж за Альберта, спаслась таким образом, когда было совсем худо; он сразу увез меня в Сочи. Представь — природа, смена обстановки, развлечения, все желания исполняются мгновенно, любящий муж, хоть и бандит. Последнее обстоятельство я считала плюсом в своем браке, опасность и бунт против самой жизни и общества привлекали меня настолько, что позволь мне Альберт пойти с братвой на дело, я бы пошла с удовольствием.
Все это действительно отвлекло меня от мыслей о Стасе. Постепенно я стала винить именно его в нашем разрыве. Он обошелся со мной чересчур жестоко, к тому же глупо, по-мальчишески, как незрелый максималист. Люди прощают друг другу более тяжкие проступки, когда любят, а он…
Он не простил меня тогда, а я не простила его до сих пор. Мне жаль, что мы встретились. Я надеялась, что этого никогда не случится.
Солнце давно стояло в зените, а сестры так и остались сидеть в тени веранды за круглым столом.
Шумно дыша, прибежал Антон, торопливо поднялся по лестнице, через две минуты скатился обратно с пакетом в руках, — очевидно, что-то взял из комнаты — и снова исчез за воротами.
Влада даже не повернула головы в его сторону, задумчивое выражение не исчезло с ее лица.
— Жарко, — сказала Эля, — поплаваем в бассейне. Лень одолела, уже и на море идти не хочется.
На гладкой поверхности бассейна плавала чайка с черным хвостиком, издали похожая на уточку. Посередине бассейна возвышался небольшой фонтан в виде круглого блюда, наполненного огромными морскими раковинами. Фонтан включали по вечерам, когда сгущались сумерки, из груды раковин вздымались светящиеся разноцветные струи, и сам бассейн мягко светился изнутри, как большой изумруд.
Сестры с облегчением скинули сарафанчики и погрузились в голубое блаженство.
Скоро раздалось шлепанье сланцев. Станислав — в солнечных очках, с бутылкой виски и двумя бокалами в руках — уселся в шезлонг на краю бассейна, наполнил на треть один из бокалов, где постукивали кубики льда.
— Что пьешь? — спросила Эля.
— Твой любимый скотч. Принес для тебя бокал, налить?
— Давай.
Эля вспрыгнула на бортик бассейна. Она потягивала виски, болтая ногами в воде.
Влада вышла из воды и вытянулась в шезлонге рядом с Велеховым.
— А мне почему не принес?
— Тебе нельзя. Разве нет?
— Ну, самую чуточку можно.
— Если не брезгуешь, пей из моего.
Он протянул бокал. Влада взяла и сделала один глоток.
— Крепко, но вкус подходящий. — Она снова пригубила из бокала и вернула его Станиславу. — Больше не хочу, сразу голова закружилась…Хорошо тут у тебя, шикарная фазенда. А в Питере где живешь?
— На Выборгской стороне, в обычной городской квартире.
— Мама жива?
— Нет, мама давно умерла, — коротко ответил он тоном, исключающим дальнейшие расспросы.
— Извини, я ведь ничего о тебе не знаю. А Яна? Наверное, давно замужем. Племянники у тебя есть?
— Яна тоже умерла, — резко отрубил он.
— Боже мой! Отчего умерла? Когда?! — Влада выпрямилась в шезлонге.
Тут Велехов повел себя более чем странно, «как натуральный псих» — таковым было определение Эли, сделанное в последующем обсуждении эпизода. Он снял очки и склонился к лицу Влады совсем близко, глядя так въедливо, будто искал у нее соринку в глазу. Влада невольно подалась назад, в некотором смятении от его непонятного взгляда. Действие порядочно затянулось — Эля поставила бокал на бортик и тихо, без всплеска сползла в воду.
У Влады между тем до боли перехватило дыхание. Что послужило причиной — она не смогла бы объяснить, должно быть, его глаза, оставшиеся прежними на этом изменившемся лице. Она вдруг увидела над его головой обшарпанный потолок в хрущевской комнатушке, сейчас он был не звездным московским небом, а лучезарным небом Испании.
Закончив столь пристальное исследование, Станислав встал и ушел.
— Слушай, может, он тронутый? — догадалась Эля. — Поведение, прямо скажем, неадекватное. Не люблю мужиков со странностями, потом обязательно всплывет какая-нибудь дрянь — или наркоман, или сектант, а то, чего доброго, элементарный шизик.