Перевернувшись на другой бок, Василий Иванович взглянул на Матильду и залюбовался – в скудном свете свечей – её ровным дыханием.
* * *
Сытно позавтракав, Василий Иванович Глызин извлёк из кармана сюртука чек на восемь тысяч рублей и протянул его Матильде:
– Вот, душа моя, как и обещал… Надеюсь, этого хватит, чтобы выкупить расписку покойного фон Штейна?
– О, мой спаситель! – кинулась баронесса на шею любовнику.
– Ну, всё, всё… – отбивался купец, несколько обескураженный столь эмоциональным проявлением благодарности. Матильда же продолжала осыпать его поцелуями…
Когда, наконец, силы баронессы иссякли, Василий Иванович спешно привёл себя в порядок и покинул Измайлово. Он отправился в контору с твёрдым намерением немедленно заняться самыми неотложными делами.
Не успел экипаж купца отъехать от усадьбы баронессы, как с другой стороны к воротам подкатила коляска, из которой вышел Серж фон Нагель. Оглядевшись по сторонам, он быстро прошёл в дом.
Матильда, увидев гостя, несказанно обрадовалась.
– Вот, смотри, Серж, ещё восемь тысяч рублей! – обмахнулась она чеком, словно веером.
– Прекрасно, дорогая, я и не сомневался, что у тебя получится… – рассеянно отреагировал барон фон Нагель. – Прочти теперь лучше вот это, – развернув свежий выпуск газеты «Тайны Москвы», он ткнул пальцем в середину страницы.
– Что там? Опять пишут про «Червонных валетов»? – лукаво спросила баронесса.
– Боюсь, здесь тема похлеще будет…
– Неужели в этой скверной газетёнке могут опубликовать что-то стоящее? – фыркнула Матильда, однако взгляд на страницу всё же бросила. – Заголовок многообещающий – «Бриллиант маркизы Помпадур»! И что с того? – вновь вопрошающе посмотрела она на барона.
– Умоляю, дорогая, поменьше вопросов! Прочти сама, наконец! – едва не вспылил тот.
– Ну, хорошо…
Матильда вчиталась. В своей статье некий журналист Терехов красочно описывал, как французская маркиза де Лаваль, праправнучка маркизы Помпадур, во время войны 1812 года влюбилась в молодого русского хорунжего Василия Глызина и в знак своей любви подарила ему бриллиант редкой красоты и расцветки. По предварительным оценкам, бриллиант сей оценивается в сто тысяч рублей. Если же принять во внимание, что когда-то он принадлежал любовнице самого Людовика Великолепного, цена камня может возрасти ещё примерно вдвое…
Баронесса почувствовала, как сильно забилось её сердце. Кровь прилила к вискам, голова слегка закружилась. Совладав с собой, Матильда внешне спокойно произнесла:
– В статье говорится, что бриллиант имеет форму розы? Но это же очень старинная и редкая огранка! Да, такой бриллиант действительно стоит баснословных денег…
Барон кивнул.
– Ты внимательно прочла статью?
– Да. Я поняла, что ты хочешь сказать. Похоже, молодой хорунжий – это и есть наш купец Василий Иванович Глызин… Серж, я подумаю над тем, как заполучить бриллиант маркизы Помпадур.
* * *
Глызин-старший пребывал в прекрасном расположении духа. Вальяжно раскинувшись на мягком сиденье экипажа, он всю дорогу насвистывал модные любовно-игривые мотивчики.
Когда же лошади свернули в Спасоналивковский переулок, экипаж Василия Ивановича совершенно неожиданно атаковала группа незнакомых мужчин. Один из них, нахально вспрыгнув на подножку повозки, буквально засыпал купца вопросами:
– Господин Глызин? Не могли бы вы поподробнее рассказать о своих отношениях с госпожой де Лаваль, наследницей маркизы Помпадур? Или, например, поточнее описать бриллиант? Сколько в нём карат, какова огранка, велика ли прозрачность? Он что, и вправду имеет форму розы?
Василий Иванович от подобной наглости пришёл в ярость.
– Пошёл прочь, мерзавец! – грозно воскликнул он.
– Господин Глызин, сия новость облетела сегодня с утра всю Москву! Вы приобрели теперь в народе такую бешеную популярность, что я советовал бы вам… – тараторил бесцеремонный журналист.
– Своей бабе будешь советовать! – рявкнул купец, схватил наглеца за грудки и что есть силы вытолкал с подножки.
Однако у самой конторы Василия Ивановича встретила ещё одна группа людей, тотчас начавших приставать к нему с теми же вопросами…
– Поворачивай! – в бешенстве крикнул купец кучеру. – Прочь отсюда! – яростно отбивался он от назойливых писак, осаждавших экипаж, руками и ногами.
В себя Василий Иванович пришёл лишь после того, как Большой Каменный мост и Боровицкая площадь остались далеко позади.