122 
— Веселого Рождества, — поздравил надзиратель, отпирающий двери карцера.
Крис поднялся с пола и сел. Библия упала под койку, и он тут же засунул ее за пояс штанов.
— Да.
— Хочешь сидеть тут до Нового года? — проворчал надзиратель.
Крис непонимающе посмотрел на него.
— Вы намекаете, что все, я свободен?
— Сегодня начальник тюрьмы необычайно щедр, — объяснил надзиратель, придерживая дверь.
Крис быстро прошел по коридору и остановился у распределителя.
— Куда теперь?
— Прямо в тюрьму, — засмеялся надзиратель собственной шутке.
— Я имел в виду, на какой режим?
— Обычно после карцера идут в режим строгой изоляции, — ответил надзиратель, — но принимая во внимание рассказ твоего сокамерника о том, что тебя спровоцировали и не отвели к врачу, перед тем как отправить в карцер, ты возвращаешься назад в среднюю изоляцию. — Он открыл перед Крисом дверь. — Кстати, твоего приятеля Гектора перевели назад в «строгач».
— В «строгач»?
Конвоир кивнул. Крис на мгновение прикрыл глаза.
Когда он вошел в камеру, Стив что-то читал. Крис упал на койку и зарылся головой в подушку, вдыхая ужасный тюремный запах моющего средства, но испытывая блаженство уже оттого, что имеет подушку. Он чувствовал на себе взгляд Стива, но тот никак не мог решиться завести разговор.
Наконец, понимая, что рано или поздно заговорить придется, Крис убрал подушку с лица.
— Привет! — сказал Стив. — Веселого Рождества!
— И тебе тоже, — ответил Крис.
— Ты как?
Крис пожал плечами.
— Спасибо за то, что рассказал о Гекторе.
Он говорил вполне серьезно: Гектор не из тех, кто прощает стукачей.
— Да брось ты, — сказал Стив.
— Что ж, в любом случае спасибо.
Стив отвернулся и уставился в катышек на потертом рукаве своей рубашки.
— Я приготовил тебе кое-что, — как ни в чем не бывало произнес он, — на Рождество.
Крис испугался. Запаниковал. Он и подумать не мог, что здесь, в тюрьме, делают подарки.
— А у меня для тебя ничего нет, — ответил он.
— По правде говоря, — сказал Стив, засовывая руку под койку, — кое-что ты мне можешь подарить. — Он достал ужасного вида инструмент, сделанный из стержня ручки «Бик» и длинной, устрашающей иглы. — Татуировку, — прошептал он.
Крис хотел спросить, где он взял иглу: трудно было представить, что какой-то сиделец пронес ее в заднем проходе. Позже он обязательно поинтересуется, но пока на это не было времени. Татуировки в тюрьме — равно как и инструменты для ее нанесения — запрещены. Если у тебя на видном месте татуировка, к тебе тут же проникаются уважением, потому что ты осмелился выставить напоказ свои прегрешения прямо под носом у надзирателей.
На самом деле Стив дарил ему на Рождество шанс сохранить лицо.
Крис протянул руку, не зная, хочет или нет наносить татуировку, но ему хватило здравого смысла, чтобы понять: если он не хочет подхватить СПИД, нужно, черт возьми, сделать тату первым. Быстро взглянув на делавшего обход надзирателя, Стив вытащил зажигалку — еще один полученный незаконно сюрприз — и подержал иглу над огнем.
Крис поставил локоть на колено и почувствовал, как первое прижигание опалило тело. Повис странный запах, похожий на запах жареного мяса, и тут же боль пронзила его между ног. Сжав руку в кулак, он смотрел, как течет кровь, пока Стив нагревал, прижигал, вырезал. Потом он почувствовал, как Стив впрыснул в рану чернила из ручки и втер их в обожженную руку, где должен был навсегда остаться рисунок.
— Пока не помоешь, видно плохо, — сказал Стив. — Это восьмерка. — Он взглянул Крису прямо в глаза. — Но в камере нас двое.
Крис натянул рукав пониже и облизал пальцы, чтобы стереть остатки крови и чернил. Мимо камеры прошел надзиратель. Стив покрепче зажал зажигалку в руке.
— Сделай и мне, пожалуйста, — попросил он.
Руки Криса тряслись, когда он раскалял иглу и прижигал предплечье Стива. Стив дернулся, но потом напряг мышцы. Крис нарисовал круг, цифру восемь и черный фон. Потом втер в порезы чернила и тут же отдал иглу Стиву.
Их пальцы соприкоснулись.
— Это правда, — спросил Стив, не поднимая глаз, — насчет ребенка?
Крис вспомнил Джордана, который велел никому ничего не говорить. Подумал об этих схожих татуировках, которые останутся на них, словно клеймо. И о словах, что прочел вчера ночью в карцере: «Слушай глас мой, и я стану вашим Богом, а вы моим народом».
122 
