Анна-Мари вывернула запястье, чтобы воображаемый пистолет был направлен по той же траектории. Ей пришлось поднять локоть и странным образом отставить его, так, чтобы пистолет оказался практически параллельно виску, — чрезвычайно неудачная и неестественная поза для того, чтобы выстрелить себе в голову.
Однако траектория пули абсолютно понятна, если человек, который стреляет, стоит перед тобой.
Но зачем?
Она открыла последнюю страницу и прочла результаты экспертизы содержимого желчного пузыря, желудочно-кишечного тракта, репродуктивной системы. И затаила дыхание. Потом скользнула назад в туфли, подняла телефонную трубку и набрала номер приемной генерального прокурора.
— Миссис Голд, — сообщила Анна-Мари по телефону, — пришли результаты вскрытия тела вашей дочери. Я бы хотела подъехать и ознакомить вас с ними.
Мэлани взвешивала слова детектива. Что-то в просьбе Маррон ее насторожило: она так и эдак вертела предложения, не понимая, что же ей показалось странным, пропускала просьбу сержанта через различные фильтры, как будто разум ее был сродни калейдоскопу. Вероятно, все дело в учтивости детектива: ее поведение совсем не вязалось с тем, как последние несколько раз Маррон бесцеремонно нарушала их траур. Может, все дело в том, что на одном дыхании были произнесены слова «вскрытие» и «тело вашей дочери»?
Мэлани с Майклом с удивленными глазами сидели на диване, держась за руки, словно беженцы. Детектив Маррон расположилась напротив, в кресле со стеганой обивкой. На кофейном столике разложено заключение по телу Эмили — последнее, что она могла сообщить.
— Перейду сразу к делу, — сказала детектив. — У меня есть все причины полагать, что смерть вашей дочери не самоубийство.
Мэлани почувствовала, как обмякло тело, словно масло, которое оставили на солнце. Неужели это именно то, на что она надеялась? На это отпущение грехов от судмедэксперта, который как бы говорил: «Ты ни в чем не виновата, ты не заметила признаков суицидального поведения у дочери, потому что нечего было замечать».
— Штат Нью-Гемпшир считает, что располагает достаточными уликами, чтобы представить это дело суду присяжных и официально предъявить обвинительный акт в убийстве, — продолжала детектив. — Хотите вы или нет, будучи родителями Эмили, участвовать в процессе, но дело передадут в суд. И мы надеемся, что вы пойдете навстречу всем просьбам генерального прокурора, если возникнет необходимость.
— Я не понимаю, — сказал Майкл. — Вы намекаете…
— Что вашу дочь убили, — не моргнув глазом, подтвердила детектив Маррон. — Вероятнее всего, Крис Харт.
Майкл покачал головой.
— Но он утверждает, что Эмили застрелилась сама. Они собирались застрелиться вместе.
— Мне известно, что он говорил, — более мягко ответила детектив. — Но ваша дочь утверждает иное. — Она подняла первую страницу результатов вскрытия, испещренную непонятными пометками и измерениями. — Если в двух словах: судмедэксперт подтвердил, что смерть Эмили наступила в результате выстрела в голову. Тем не менее… — Она указала вниз страницы, где подчеркивалось, что на теле обнаружены следы насилия и остатки кожи под ногтями у Эмили.
Мэлани перестала слушать. Она опустила руки на колени и представила, что Крис Харт — крошечный человечек, укрывшийся между ее сложенными вместе ладонями. Она сжимала и раздвигала их, задыхаясь от боли.
— Постойте, — возразил Майкл, качая головой, — я не верю. Крис Харт не мог убить Эмили. Он и мухи не обидит. Ради всего святого, они же выросли вместе!
— Замолчи, Майкл, — сквозь зубы бросила Мэлани.
Он повернулся к жене.
— Ты же знаешь, что я прав, — возразил он.
— Замолчи.
Майкл опять перевел взгляд на детектива.
— Послушайте, я смотрю по телевизору «Судебные дела». Знаю, что случаются ошибки. И понимаю, что каждой улике, обнаруженной во время вскрытия, существует совершенно логическое объяснение, которое не имеет никакого отношения к убийству. — Он медленно выдохнул. — Я знаю Криса, — негромко продолжал он. — Если он сказал, что они с Эмили собирались свести счеты с жизнью, — не знаю, по какой причине, меня самого потрясло это известие! — я верю, что именно это они и собирались сделать. Он не стал бы лгать, говоря о столь тягостном решении.
— Кто знает, — возразила Анна-Мари, — может, от этого зависит его собственная жизнь.