— Держу пари, он наймет адвоката.
— Посмотрим, что удастся узнать, — убеждала Барри. — Если он не захочет говорить, расспроси родных и соседей. Не стоит делать поспешных выводов. Нужно выяснить, знал ли он о том, что девушка беременна. И все об отношениях между ними, в частности, случались ли у них ссоры. А также была ли Эмили склонна к самоубийству.
Анна-Мари, бегло делающая пометки в своем блокноте, подняла глаза.
— Пока я буду упираться рогом, чем займешься ты?
Барри усмехнулась.
— Представлю это дело расширенной коллегии присяжных.
Как только Мэлани открыла, Гас просунула в дверь банку консервированных маслин без косточки.
— Ветки у меня не нашлось, — сказала она, когда Мэлани попыталась захлопнуть дверь перед носом подруги.
Гас решительно протиснула в узкую щель сначала плечи, потом все остальное и оказалась в кухне напротив Мэлани.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Я знаю, тебе больно. Мне тоже. Но еще больнее мне оттого, что мы не можем горевать вместе.
Мэлани так крепко обхватила себя руками, что Гас показалось: она вот-вот себя раздавит.
— Мне нечего тебе сказать, — сухо ответила она.
— Мэл, господи, мне так жаль! — воскликнула Гас. В ее глазах стояли слезы. — Жаль, что все так произошло. Жаль, что тебе так плохо. Жаль, что я не могу подобрать нужных слов.
— Лучше будет, — сказала Мэлани, — если ты уйдешь.
— Мэл… — Гас протянула к подруге руку.
Мэлани вздрогнула.
— Не трогай меня, — произнесла она дрожащим голосом.
Гас в ужасе отпрянула.
— Извини… зайду завтра.
— Я не хочу, чтобы ты приходила завтра. Я не хочу, чтобы ты вообще приходила. — Мэлани глубоко вздохнула. — Твой сын, — чеканя каждое слово, произнесла она, — убил мою дочь.
Гас почувствовала, как что-то маленькое и горячее кольнуло ее под ребрами, вспыхнуло, раздулось, разлилось по всему телу.
— Крис же сказал и тебе, и полиции, что они собирались вместе свести счеты с жизнью. Я не знала, что они… ну, ты понимаешь. Но если Крис говорит, я ему верю.
— Еще бы! — воскликнула Мэлани.
Гас прищурилась.
— Послушай, — сказала она, — Крису тоже досталось. Ему наложили семьдесят швов, он три дня провел в психушке. Он рассказал полиции о том, что произошло, когда находился еще в шоковом состоянии. Зачем ему лгать?
Мэлани рассмеялась ей в лицо.
— Ты сама себя слышишь, Гас? Зачем ему лгать?
— Ты просто не хочешь поверить в то, что твоя дочь была склонна к самоубийству, а ты этого не заметила, — выпалила Гас в ответ. — Нет, ведь между вами были доверительные отношения!
Мэлани покачала головой.
— В отличие от тебя? Ты можешь смириться с тем, что являешься матерью парня, склонного к самоубийству. Но не можешь принять то, что ты — мать убийцы.
Гас было что возразить, возмущенные реплики так и кипели в ней, обжигая гортань. Понимая, что они сейчас сожгут ее заживо, она бросилась мимо Мэлани, прочь из кухни. Гас мчалась домой, хватая ртом холодный воздух и пытаясь отогнать мысль о том, что Мэлани воспримет ее бегство как капитуляцию.
— Я чувствую себя ужасно глупо! — воскликнул Крис, сидя в коляске.
Колени его почти касались подбородка, но только таким способом врачи позволили ему покинуть больничные пенаты. В этом нелепом приспособлении для инвалидов, на котором на прикрепленном клочке бумажки значилась фамилия психиатра, отныне Крис дважды в неделю посещал больницу.
— Так положено, — сказала мама, как будто ему не все равно, и вошла в лифт вместе с санитаром, толкавшим коляску. — Кроме того, через пять минут мы будем на улице.
— Пять минут — это слишком долго, — пожаловался Крис, и мама положила руку ему на голову.
— Похоже, — сказала она, — тебе становится лучше.
Мама начала рассказывать о том, что приготовит на ужин и кто ему звонил. Как Крис думает, в этом году выпадет снег до Дня благодарения? Он стиснул зубы, пытаясь абстрагироваться от ее болтовни. На самом деле ему хотелось крикнуть: «Перестань делать вид, что ничего не произошло! Потому что кое-что случилось, и уже ничего не будет как прежде». Но вместо этого Крис поднял глаза, когда мать коснулась его лица, и выдавил из себя улыбку.
Гас обняла сына за талию, когда санитар «выгрузил» его в вестибюле из коляски.
— Спасибо, — поблагодарила она санитара, и они направились к раздвижным дверям.
Воздух на улице был упоителен. Он вползал в легкие быстрее и мощнее, чем больничный.