Последние отзывы

  15  

Вика корчилась на грязном асфальте.

Рита билась в рыданиях в объятиях совершенно незнакомого человека.

Автомобиль Забелина, оставив едкий хвост дыма, скрылся за поворотом…

* * *

Рита не помнила, как вышла с территории телецентра. Не помнила, как оказалась в метро. В памяти осталась только короткая, быстро гаснущая, как страшный видеоролик, картина: сильно размахнувшись, Костя бьет ее по лицу, выплевывает какие-то страшные ругательства, затем садится в машину и уезжает. Кажется, потом было еще что-то. Кажется, Вика, с ревом вскочившая на ноги, побежала за автомобилем, кажется, она даже что-то кричала или причитала? И еще как будто незнакомый пожилой мужчина в матерчатой куртке тряс Риту за плечи и уговаривал успокоиться, а какая-то женщина протягивала ей платок… Что было потом? Ничего. Провал. Пустота.

Она очнулась в вагоне электрички и вяло удивилась, зачем она тут. Но безразличие скоро отпустило ее, и вернулось самое страшное — боль! Не замечая устремленных на нее недоуменных взглядов, Рита согнулась пополам и застонала. Сознание того, что ее предали любимый человек и близкая подруга, доставляло ей физические страдания, и было так плохо, как бывает, когда не хочется жить… Когда ненавидишь парочек, целующихся в метро, когда больно смотреть на свет и хочется темноты… Когда тебе все равно, как ты выглядишь и что о тебе подумают… Когда готова биться головой об стену! Когда хочется орать… истерически орать… Когда тебя начинает лихорадить, и слабость свинцом наливает ноги и руки…

— Девушка! Вам плохо?

— Да, мне плохо!!!

Говорят, что полная осведомленность — лучше обманчивой неизвестности. Наверное, в глубине души, на самых задворках сознания Рита догадывалась, что та «случайная» встреча ее любовника с ее подругой не закончилась ночевкой Вики в соседней комнате. Теперь она знала это совершенно точно, но видит бог, это не принесло ей облегчения!

— Что с вами? Вам нужна помощь? Может быть, вам надо в больницу?

— Мне плохо, плохо, плохо!!!

Изнутри ее разрывали тысячи чувств: гнев, радость, злость. И нервный, истерический смех. Ей хотелось и кричать, и плакать, и молчать. Рита не могла описать то, что с ней происходило. Она проклинала судьбу и сумрак за то, что так все получилось, за то, что он свел их вместе — ее, Вику и Забелина!

* * *

Каким образом Рита все-таки дошла до дома, где снимала комнату, она тоже не помнила — не иначе как все передвижения происходили автоматически. Нашарила выключатель. Тусклый свет ничем не прикрытой лампочки осветил бедную обстановку, щербатый паркет, облезлый на боках холодильник, допотопную дорожку, сплетенную из цветных лоскутков. Ритина квартирная хозяйка Людмила Витальевна, сдававшая комнату не столько из нужды, сколько из желания, чтобы все то время, пока она находится в рейсах, за квартирой был присмотр, была женщиной доброй и очень участливой. Рита шла домой с тайным желанием рассказать ей все свои горести и расплакаться, если еще останутся слезы.

— Риточка, деточка, что опять случилось? — воскликнет хозяйка. И вплеснет короткими ручками с искривленными из-за артрита пальцами. А потом с охами-ахами и прочими прилагающимися к случаю причитаниями будет выслушивать Ритину историю. Она расскажет все — ей так хочется высказаться!

А потом Людмила Витальевна сама разревется во весь голос, обхватив руками Ритину голову и прижав ее к мягкой груди. Она была очень сентиментальна, ее квартирная хозяйка. Сериальные страсти, которые ежевечерне показывали телевизионные каналы, трогали Людмилу Витальевну до глубины души. Ее комната была постоянно завалена цветными дешевыми журналами и бульварными газетами, к которым женщина предъявляла только одно требование: в них обязательно должна быть напечатана любовная история, а лучше всего — несколько. То же самое относилось и к афишам кинотеатров: одного слова «мелодрама» было достаточно, чтобы Людмила Витальевна рысцой неслась к кассе покупать билет. За всем этим стояло не что иное, как страстное желание раскрасить свою жизнь эмоциями. Пятидесятилетняя Людмила Витальевна Приходько была одинокой старой девой, давно уже исчерпавшей надежду когда-нибудь устроить собственное семейное счастье. Одиночество и неустроенность тем не менее не сделали из этой женщины вздорного сварливого мизантропа. Напротив, она живо интересовалась подробностями жизни молодых девиц и по мере сил участвовала в них посредством вскрикиваний, стонов, закатывания глаз и бурных сочувственных рыданий.

  15