Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
86 
– Не волнуйтесь, вы так. До вечера я свободна. Я неспроста спросила вас о женитьбе…
– Чего оженить меня хочешь на каторжной? – ефрейтор громко рассмеялся. – Ты лучше своим делом у Ламанского занимайся.
– Зачем вы так, Афанасий Иванович? Меня каждый обидеть может…
– Ну ладно, говори уж, коли начала, – позволил ефрейтор.
– Любава по вам сохнет…
Афанасий округлил глаза.
– Да ну… – удивлённо протянул он.
* * *
С того самого разговора с Варварой, Афанасий начал приглядываться к Любаве. Ещё раньше он замечал и её красоту, и расторопность, и прилежание в работе, но никогда не думал он ней, как о женщине – больно молода.
Слова Варвары задели его и он начал задумываться: «А действительно, пора жениться. На ком? Кругом поселянки после заключения, да крестьянки…»
Так приглядывался Афанасий к ней до конца лета, затем не выдержал и направился к Ламанскому с просьбой:
– Дозвольте просить вас, Ваше благородие.
– Дозволяю…
– Надумал я жениться… Вот…
Ламанский воспринял эту новость спокойно.
– Прекрасно, самый возраст у тебя ефрейтор. И на ком же?
– На Любаве…
– Это, что весной прибилась к нам, от староверов убежала? Лесная нимфа! – уточнил майор.
– На ней…
Ламанский рассмеялся.
– И то верно, хорошая из неё жена получится: чуть что – сразу в бега.
Ефрейтору не понравились слова начальника, но он сдержался.
– У меня не сбежит.
– Да? Ну, женись, коли так. Служить продолжишь, или в отставку подашь?
– Продолжу…
– Добро, – кивнул Ламанский.
– Только, есть заковырка одна…
– У твоей невесты нет документов: помню, помню… Что поделать, придётся помочь тебе, – Ламанский многозначительно посмотрел на подчинённого.
Тот с готовностью достал из кармана ассигнации.
Эпилог
Год спустя
Сигизмунд успешно преумножил свой капитал и открыл в Нерчинске небольшую галантерейную лавку, которая пользовалась огромной популярностью в городе и близлежащих сёлах.
Неожиданно для себя Сваровский сошёлся накоротке с Афанасием, который был теперь человеком семейным и подумывал оставить службу, но чем заняться в дальнейшем ещё не решил. За годы службы в остроге он скопил приличную сумму денег, которой не знал, как распорядиться. Любава также была плохой советчицей в этом вопросе, она совсем не знала жизни: ведение домашнего хозяйства – то дело другое, здесь ей равных не сыщешь, а вот выгодное вложение денег – не для неё.
Помог Сигизмунд. В его новую лавку в Нерчинске требовался грамотный управляющий и не просто управляющий, а доверенное лицо. Афанасий тотчас, не раздумывая, согласился служить у поляка и прикупил в городе не без его помощи приличный дом, куда вскорости и перебрался вместе с Любавой, там и родился их первенец.
Варвара продержалась в фаворитках Ламанского дольше всех своих предшественниц – почти год. Он, не взирая на мольбы Сигизмунда, отправил женщину обратно в Акатуйскую женскую тюрьму.
Прощание любовников было сдержанным, Сигизмунд старался не подавать вида, насколько ему больно расставаться с Варварой. Та же, сидя в телеге, одетая в простую ватную телогрейку, в обнимку с мешком, в котором содержался весь её нехитрый скарб, тихо плакала.
Сигизмунд обнял её на прощанье.
– Я непременно буду тебя навещать, – пообещал он.
Варвара же, не веря его словам, лишь кивнула в ответ, понимая: зачем ему каторжанка? Ради чего он, красавец, будет мотаться в такую даль, как Акатуй? Неужто для того, чтобы повидать её? Пустое…
Телега тронулась и запылила по разбитой дороге, Сигизмунд стоял и смотрел ей вслед, пока не осело облако пыли, и та не скрылась из вида.
За первые две недели своего пребывания в женской тюрьме, Варвара вкусила все прелести каторжной жизни: пребывание в доме у Ламанского показалось ей просто развлечением.
Её отправили в красильный цех, где стояла страшная вонь и смрад, за которым было трудно различить, что происходит в нескольких шагах. Через несколько дней у женщины открылся сильный кашель.
Неожиданно тюремное начальство смягчилось – Варвара была переведена в пошивочный цех, где быстро освоила нехитрое ремесло раскройщицы. Она ловко орудовала большими остро отточенными ножницами, вырезая из грубой ткани рукавицы, правда, через десять часов работы, к вечеру, правая рука почти не слушалась, но это не шло ни в какое сравнение с крашением.
86 
