Последние отзывы

  169  

— Ребенка? — эхом вторит ему Оуки. — Ты не говорил, что у вас есть ребенок.

Когда Николас выходит из ресторана, он кипит от злости. Он узнал, что хотя суды уже не считают, что ребенок в любом случае должен жить с матерью, но каждый случай рассматривается очень тщательно и ребенок достанется тому родителю, который сможет удовлетворить его основные потребности. Николас почти все время проводит на работе, а значит, нет никакой гарантии, что попечительство над Максом будет доверено именно ему. Он также узнал, что, поскольку Пейдж оплачивала его учебу, она имеет право на часть его будущих доходов. И еще он узнал, что все это займет гораздо больше времени, чем он вообще себе представлял.

Оуки попытался отговорить его от этой затеи, но Николас убежден, что выбора у него нет. От одной мысли о Пейдж его руки непроизвольно стискиваются в кулаки, а пальцы леденеют. Мысль о том, что из него сделали дурака, невыносима.

Он входит в Масс-Дженерал и идет по коридору, не отвечая на приветствия. Войдя в кабинет, он захлопывает за собой дверь. Одним взмахом руки он сметает груду бумаг со стола на пол. Сверху оказывается история болезни Хьюго Альберта, которого он прооперировал сегодня утром. В карточке пациента также было указано, что сегодня у него золотая свадьба. Когда Николас сказал Эстер Альберт, что ее муж хорошо перенес операцию, она заплакала и принялась благодарить его. Она снова и снова повторяла, что будет молиться за него до конца своих дней.

Николас кладет голову на стол и закрывает глаза. Как бы ему хотелось иметь частную практику, как у отца! Или пусть хотя бы его общение с пациентами было столь же длительным, как у терапевтов. Слишком тяжело вступать в такие близкие отношения на столь короткий промежуток времени, а затем переключаться на другого пациента. Но Николас начинает понимать, что таков его удел в этой жизни.

Усилием воли взяв себя в руки, он открывает верхний ящик стола и извлекает из него лист бумаги с печатью Масс-Дженерал и теперь уже его собственным именем.

— Оуки нужен список, — бормочет он. — Я составлю ему список.

Он начинает записывать все, что принадлежит ему и Пейдж. Дом. Машины. Горные велосипеды и каноэ. Барбекю и садовая мебель, а также белый кожаный диван и огромная кровать. Это та же самая кровать, которая стояла в их старой квартире. С ней было связано слишком много, чтобы просто списать ее в утиль. Николас и Пейдж заказали кровать ручной работы, и им пообещали доставить ее к концу недели. Но изготовление кровати растянулось на долгие месяцы, в течение которых они спали на матрасе на полу. Потом на мебельном складе случился пожар. Их кровать сгорела, и ее пришлось делать заново.

— Тебе не кажется, — спросила однажды ночью Пейдж, — что Господь пытается намекнуть нам, что мы совершили крупную ошибку?

Покончив с имуществом, Николас берет чистый лист бумаги. В левом верхнем углу он пишет свое имя, а в верхнем правом — имя Пейдж. Потом он расчерчивает лист на графы. Дата рождения. Место рождения. Образование. Продолжительность брака. Заполнить эти графы очень легко, но его шокирует контраст между количеством учебных заведений, которые окончил он, и почти пустая графа, посвященная образованию Пейдж. Он смотрит на заголовок «Продолжительность брака» и ничего под ним не пишет.

Если бы она вышла замуж за того парня, родила бы она ему ребенка?

Николас отталкивает от себя листы бумаги. Внезапно они кажутся ему такими тяжелыми, что грозят перевернуть стол. Он откидывает голову на спинку кресла и смотрит на облака, образованные больничными трубами, но вместо них у него перед глазами стоит измученное лицо Пейдж. Он моргает, но видение не исчезает. Ему кажется, что если он произнесет ее имя, то она ему ответит. Наверное, он сходит с ума.

Ему очень хочется знать, любила ли она того, другого. И еще он пытается понять, почему этот немой вопрос вызывает у него тошноту.

***

Когда он поднимает голову, перед ним стоит мать.

— Николас, — говорит она, — я принесла тебе подарок. — В руках она держит большой, плоский, обернутый в бумагу прямоугольник. Она еще не успела потянуть за шнур, которым перевязан прямоугольник, но Николасу уже ясно — это фотография в рамке. — Это для твоего кабинета, — говорит она. — Я несколько недель работала над этим снимком.

— Это не мой кабинет, — говорит Николас. — Я ничего не могу здесь вешать…

Но он уже не может отвести взгляд от фотографии гибкой ивы на берегу озера. Свирепые ветра изогнули ее ствол и придали ему форму перевернутой буквы U. Но самое странное в фотографии — это краски. Ствол ивы цвета расплавленного металла как будто пылает на фоне багряных, лиловых и пурпурных облаков.

  169