— Жаль, что, когда я училась рисовать, мамы не было рядом, — шепчу я и замолкаю.
Мой карандаш остановил свой полет над страницей. Я смотрю на него, не смея пошевелиться, а рука Астрид, которая уже сидит рядом со мной на траве, медленно протягивается и накрывает мои застывшие пальцы. Я не успеваю понять, что заставило меня ей в этом признаться, как снова слышу собственный голос.
— Николасу повезло, — говорю я. — Жаль, что, когда я росла, рядом со мной не было такого человека, как ты.
— Выходит, что Николасу повезло вдвойне. — Астрид придвигается и обнимает меня за плечи.
Я ощущаю неловкость. В маминых объятиях я чувствовала себя совершенно естественно. Во всяком случае, к концу лета. Но прежде, чем я успеваю себя остановить, я склоняю голову ей на плечо. Она вздыхает, прижавшись губами к моим волосам.
— Понимаешь, на самом деле у нее не было выбора. — Я закрываю глаза и пожимаю плечами, но Астрид не унимается. — Она такая же, как я, — говорит Астрид и после секундного колебания продолжает: — и как ты.
Я невольно отстраняюсь, воздвигая между нами стену несогласия. Но, открыв рот, чтобы воплотить свое возмущение в слова, я молчу. Астрид, мама, я сама. Перед моими глазами повисает коллаж: ухмыляющиеся белые рамки снимков на обзорных листах Астрид; черные отпечатки копыт на маминых пастбищах; разноцветные пятна мужских рубашек на шоссе позади моей машины. Все, что мы сделали, мы сделали потому, что не могли иначе. Все, что мы сделали, мы сделали потому, что имели полное на это право. И все же каждая из нас оставила позади себя вехи. Эти вехи превратились в след, позволивший другим людям найти нас или превратившийся в дорогу, по которой мы однажды вернулись домой.
Я медленно выдыхаю. Бог ты мой! Я давно не чувствовала себя так легко и свободно. Чтобы снова завоевать Николаса, мне придется сразиться с силой, превосходящей меня мощью. Но я начинаю понимать, что и сама являюсь частью этой силы. Так что, вполне возможно, я могу рассчитывать на победу.
Я улыбаюсь Астрид и снова берусь за карандаш. На бумаге стремительно появляется узел нависших над ее головой ветвей. Она всматривается в рисунок, потом поднимает голову, разглядывает дерево и кивает.
— А ты можешь нарисовать меня? — просит она и, облокотившись на ствол, замирает в непринужденной позе.
Я выдергиваю лист из альбома, и на нем появляются ее черты и седые пряди волос с золотыми прожилками. С такой осанкой и таким выражением лица ей следовало бы быть королевой.
Тени, отбрасываемые персиковым деревом, расчертили ее лицо странными кружевными узорами, напоминающими мне решетку исповедальни в церкви Святого Кристофера. По странице танцуют опадающие листья. Закончив, я продолжаю двигать карандашом только для того, чтобы, прежде чем показать рисунок Астрид, рассмотреть, что же я на самом деле нарисовала.
С рассыпанных по бумаге осенних листьев смотрят разные женщины. Одна похожа на уроженку Африки, и вокруг ее головы намотан тяжелый тюрбан, а в ушах болтаются золотые обручи. У другой — бездонные глаза и черные блестящие волосы испанской путаны. С одного из листьев затравленно смотрит зачуханная девчонка. Ей от силы лет двенадцать, но она придерживает руками свой раздутый беременный живот. Одна из женщин — моя мать, а одна — я сама.
— Потрясающе, — говорит Астрид, осторожно касаясь каждого образа. — Теперь я вижу, что произвело на Николаса такое сильное впечатление. — А ты умеешь рисовать по памяти? — склонив набок голову, спрашивает она, и я киваю. — Тогда нарисуй себя.
Мне уже приходилось рисовать автопортреты, но я впервые делаю это по чьей-то просьбе.
— Не знаю, получится ли у меня, — смущенно бормочу я.
— Но если ты не попробуешь, то так и не узнаешь, — подзадоривает меня Астрид, и я послушно открываю альбом на чистой странице.
Я начинаю с ключиц и поднимаюсь вверх, к подбородку и щекам. На мгновение я замираю и понимаю, что у меня ничего не вышло. Я вырываю страницу и начинаю все сначала. Теперь я начинаю с волос и рисую сверху вниз. И снова неудача. Я делаю это семь раз, и с каждым рисунком продвигаюсь все дальше. В конце концов я роняю карандаш и прижимаю пальцы к глазам.
— Как-нибудь в другой раз, — шепчу я.
Но Астрид уже разглядывает отвергнутые и вырванные из альбома рисунки.
— У тебя получилось лучше, чем ты думаешь, — говорит она, подавая их мне. — Взгляни повнимательнее.