— А вам никогда не хотелось жениться снова?
— Ради Кристины? Нет, — с обескураживающей резкостью ответил председатель правления.
— Потому что все еще любите свою жену или потому что слишком дорожите свободой? — не задумываясь, пробормотала девушка.
Но вместо того чтобы смутиться, а Джулия на это рассчитывала, Доминик едва не рассмеялся.
— С чего вы взяли, что я тоскую по Монике?
— Не знаю… возможно, из-за того, что рассказывала о ней Кристина. О том, какая она была красивая и как вы любили друг друга…
— Моя дочь совершенно не помнит мать. Большинство ее воспоминаний вызвано рассказами Хелен, естественно в розовых тонах. Но надо признать, Моника действительно была очень красива.
— Она была блондинкой? — покраснела Джулия.
— Благодаря стараниям ее парикмахера. Крашеной платиновой сукой. — Увидев румянец на щеках девушки, Доминик цинично усмехнулся. — Вы ведь именно это хотели знать, правда? А еще надо признать, перед свадьбой я был убежден, что мы любим друг друга. Но тогда я был слишком наивен, чтобы понять — Моника любила не столько меня, сколько поклонение мужчин, и один мужчина никогда не смог бы удовлетворить ее тщеславие. Любимой игрой моей жены было стравливать между собой поклонников. Для Моники не было на свете ничего более приятного, чем заставить своего воздыхателя испытать муки ревности.
Джулия попыталась представить себе ревнивого Доминика Бреттона, но потерпела неудачу. Воображение просто отказывалось работать.
Доминик между тем насмешливо продолжил:
— Мне было только двадцать лет, и я был слишком самонадеян, чтобы признать свою ошибку. Упорно верил, что наш брак наладится. Но после нескольких страшных скандалов я понял, что Моника специально злит меня, чтобы держать подальше от своей постели и иметь повод для оправдания собственного поведения… Правда, моя жена не позволяла себе супружеской измены, но не собиралась расставаться со своими многочисленными дружками даже тогда, когда родилась Кристина… точнее именно после рождения дочери. По иронии судьбы я женился на женщине, которая была копией моей матери…
Джулия изумленно заморгала.
— Разве ваша мать не была святой? — выпалила она, вспомнив недавний рассказ Доминика.
— Сейчас я говорю о своей родной матери. Незадолго до женитьбы на маме от отца забеременела одна молодая женщина. Судя по рассказам, она была такой же дрянью, как все они: красивой, но глупой… не интересовалась ничем, за исключением мужчин. После свадьбы она пришла к маме и стала требовать денег, чтобы избавиться от ребенка, но мама уговорила ее не делать аборт. Когда я родился, именно мама принесла меня из больницы… а родная мать предпочла забыть о моем существовании. Я мог бы этой женщине простить недостаток ума и даже недостаток материнских чувств, но не могу простить, что все мое детство она то появлялась, то исчезала, всячески подлизывалась ко мне, говорила, что не собирается отказываться от сына и не позволяла маме официально усыновить меня. А когда в шесть лет мне сказали, что она погибла в автомобильной катастрофе, я был рад, что она больше никогда не придет.
— А твоя родная мать случайно не была крашеной блондинкой? — спросила Джулия, пытавшаяся за легкомысленным тоном скрыть свое потрясение. Выросшая в обычной семье, где родители любили друг друга, Джул не могла представить себе, как можно отказаться от собственного ребенка.
Девушка помертвела, когда Доминик цинично подтвердил ее предположения:
— Вы очень проницательны, доктор Сноу! У меня есть фотографии из личного дела моей биологической матери. Там она выглядит как прародительница всех белобрысых потаскух: губки бантиком, пышный бюст и копна завитых волос. А это было в дни, когда обесцвечивали волосы только женщины определенного сорта — от дешевых шлюх до дорогих проституток.
Рука Джулии безотчетно поднялась к волосам.
— Так вот почему у вас пунктик насчет блондинок, — пробормотала девушка, убирая локон за ухо. Сердце болело при мысли о маленьком мальчике, который возненавидел родившую его женщину. — Из-за нереализованных чувств к матери…
— Не говорите мне, что вы записались еще и на вечерние курсы психоанализа, — с явным раздражением ответил Бреттон. — А то вы сейчас обвините меня в эдиповом комплексе или скажете, что когда я женился на Монике, то стремился вернуться в материнское лоно…