23 
— А вы как думаете?
Холлистер пожевал губами:
— Если честно, по-моему, ничего.
На том мы и порешили.
Весь вечер я высматривал в толпе Тони Векслера. Я послал ему приглашение, причем домой, а не в офис. И знал, что он не сможет прийти. Он и не пришел. Да и как бы он пришел, ведь отцу отвесили пинок. А я пнул его, пригласив Тони. Так что мог и вовсе не приглашать.
Но ведь он так заинтересовался этим художником, он его и открыл, так что я надеялся, что Тони хотя бы позвонит. Напрасно. Было немного обидно. Даже никому не нужный комендант дома, Шонесси, явился, упакованный в пропахшую пылью спортивную куртку. Сначала я решил, что это какой-то художник нарочно вырядился, типа, он бедный рабочий человек. Но тут Шонесси мне помахал, и у меня в голове щелкнуло: грязные очки, громадные кулачищи. Убей меня, не скажу, зачем он приперся и как вообще узнал про выставку. Я сказал об этом Нэту, а тот ответил, что по моей собственной просьбе они разослали приглашение всем, с кем я тогда беседовал. Просто в знак благодарности.
Я опешил:
— Это я так велел?
— Что, ранний склероз? — улыбнулся Нэт.
— Я несколько месяцев прожил в коконе. В любом случае, наверное, я не предполагал, что кто-то из них примет приглашение.
— А он вот принял.
— Да уж.
Мне было жаль Шонесси. Он целый вечер ходил кругами от одной части картины к другой и неуклюже подслушивал чужие разговоры. В конце концов я подошел и поздоровался с ним за руку. Он показал на работы Крейка:
— Ну как, прав я был, а? Не очень-то на других похоже?
— Да, вы были совершенно правы.
— Настоящее искусство я всегда отличу.
— Это точно.
— Мне вот эта особенно нравится. — Он показал на ту часть, где Виктор нарисовал мост. Руби считала, что это мост на Пятьдесят девятой. Мост на глазах превращался в дракона с раздвоенным языком. Из пасти вырывались струйки дыма, и вот уже два следа от реактивных самолетов растворялись над океаном. Океан, в свою очередь, становился пастью огромной рыбы… и так далее. Картинки скрывались одна внутри другой. Всякий раз, как вам удавалось разобрать, что же тут изображено, вы добавляли еще листки — и получалось нечто большее, новая огромная структура.
— Дичь какая, — сказал Шонесси. (Я кивнул.) — И как, продали что-нибудь?
— Пока нет.
— А думаете, удастся продать?
— Надеюсь. — Я оглянулся на Холлистера.
Шонесси облизнулся.
— Вот скажите вы мне, как думаете, смогу и я себе кусок урвать?
Поначалу я решил, что мне делают предложение.
— Кусок урвать?
— Ну да, я… как бы…
— Вы хотели бы приобрести? Я правильно понял?
— Да не, не в том смысле. — Он снова облизнулся.
— А в каком же?
— Ну, типа, комиссию. За то, что это я их нашел.
Мэрилин и Холлистер направились к выходу.
— Вы хотите, чтобы я вам одну картину отдал? — спросил я.
Он покраснел.
— Они ведь не ваши, если честно.
— Пардон, — сказал я и отчалил.
Уходя, Холлистер оставил мне визитную карточку и попросил позвонить ему в понедельник. Люди перед ним расступались и долго смотрели ему вслед. Они следили за ним весь вечер, пытаясь понять, не стал ли он досягаем и для других продавцов.
Я повернулся к Шонесси. Тот бодро запихивал закуски в рот. Потом он спрятал под полу куртки целую неоткрытую бутылку вина, туда же отправились три свернутых трубочкой каталога выставки. После этого Шонесси ушел, не прощаясь.
И все-таки без ложки дегтя не обошлось. Под конец вечера остались только я, мои ассистенты и несколько особенно охотливых до дарового бухла алкашей. Нэт как раз возился за конторкой, искал наши рекламные открытки. Он пытался остановить Кристиану, но она промчалась мимо, не обратив на него внимания. Нэт побежал в зал, чтобы предупредить меня, но опоздал. Кристиана уже воздвиглась посреди галереи.
Все смотрели на нее. Трудно игнорировать исландского гиппопотама, стриженного под ноль и страдающего маниакально-депрессивным психозом. Рот Кристианы был заклеен скотчем, а на теле…
— Это что, смирительная рубашка? — шепотом спросила Руби.
Она самая. Красная, из лакированной кожи.
— Психушка от Жана Поля Готье, — пробормотал Нэт.
Шептали мы потому, что сами стали частью композиции, представленной Кристианой.
Вскоре, однако, все «отмерли». Кристиана простерла руки к небу, изогнула спину и медленно, ужасно медленно начала по миллиметру отрывать скотч от губ. Звук разносился по всему залу. Смотреть на это было больно. Наконец клейкая лента полетела на пол. Кристиана резко наклонилась и смачно сплюнула. Лужица поблескивала и переливалась в лучах софитов, словно лягушка.
23 
