48 
Тогда Келлогам было по пятьдесят с небольшим, и они были не слишком старыми родителями для одиннадцатилетнего ребенка. И несмотря на нашу родственную отдаленность, Мартин был мне близким человеком. И что более важно, их сострадание было искренним. В первый раз, когда я встретила Кэтлин, она сказала, что надеется понравиться мне, и что со временем я полюблю ее.
— Я всегда хотела, чтобы у меня была маленькая дочка, — сказала она. — Теперь я хочу вернуть тебе остаток детства, которого ты лишилась, Лиза.
Я охотно поехала с ними. Конечно, никто не сможет вернуть тебе то, что было однажды разрушено. Я уже не была ребенком — я стала убийцей со снятым обвинением. Они очень хотели, чтобы я забыла тот ужас, что пережила «Малютка Лиз», и поэтому репетировали со мной историю, которую мы рассказывали всем, с кем они уже были знакомы до своего возвращения в Санта-Барбару.
Я была дочерью овдовевшей подруги, которая, узнав, что находится на последней стадии рака, попросила их удочерить меня. Мое новое имя Силия было выбрано ими в честь моей бабушки, Сесилии. Они понимали, что мне нужна была связь с прошлым, которое должно будет оставаться тайной.
Я прожила с ними всего лишь семь лет. Все это время раз в неделю я посещала доктора Морана. Я доверяла ему с самого начала. Думаю, что он, — больше, чем Мартин, — стал для меня настоящим отцом. Когда я не могла говорить, он просил меня рисовать картинки. Я постоянно рисовала одно и то же. Гостиную в доме матери, безжалостного человека, похожего на обезьяну, который, повернувшись ко мне спиной, прижимает к стене женщину. Я рисовала пистолет, повисший в воздухе, и пули, вылетающие из него, но никто не держал рукой этот пистолет. Я рисовала картину «Плачущей Богоматери», но наоборот. На моей картине ребенок держал в руках свою мертвую мать.
Я пропустила год средней школы, но быстро наверстала его, и пошла в местную школу в Санта-Барбаре. Везде меня считали «спокойной и милой». У меня были друзья, но я никому из них не позволяла сближаться со мной. Тому, кто живет во лжи, всегда нужно избегать правды, поэтому мне приходилось постоянно следить за тем, что я говорю. Мне также приходилось скрывать свои эмоции. Я помню, как на уроке английского языка ученикам был предложен неожиданный тест — написать эссе о своем самом памятном дне.
Я очень отчетливо вспомнила ту страшную ночь. Словно я смотрела фильм. Я попыталась взять ручку, но пальцы отказывались. Я попыталась вздохнуть, но не смогла втянуть воздух в легкие. А потом я потеряла сознание.
Будучи маленьким ребенком, я почти сжилась с той придуманной историей обо мне, которую мы всем рассказывали, но однажды я вспомнила правду. Я рассказала доктору Морану, что случившееся той ночью никогда не было достаточно отчетливым, чтобы я могла вспомнить слова, которые мама кричала Тэду в течение той доли секунды. А затем это воспоминание снова ушло.
В том же году, когда это случилось, я переехала в Нью-Йорк, чтобы учиться в Институте Моды; компания Мартина вынудила его уйти в отставку, и они охотно переехали в Неаполь во Флориде, где он получил место в проектной фирме. Сейчас, в свои восемьдесят с лишним лет, он уже полностью ушел на пенсию и приобрел качество, которое Кэтлин называет «забывчивостью», а я опасаюсь, что это первая стадия болезни Альцгеймера.
У нас с Алексом была тихая свадьба в капелле Девы Марии Собора Святого Патрика. Из гостей были Джек, Ричард Аккерман, пожилой адвокат, старший партнер юридической фирмы Алекса, и Джоан Донлан, моя самая близкая подруга и правая рука, когда я занималась дизайнерским бизнесом.
Вскоре после этого Алекс, Джек и я на пару дней прилетели в Неаполь — навестить Мартина и Кэтлин. Слава богу, что мы решили остановиться в отеле, потому что Мартин, мягко говоря, частенько бывал рассеян. Как-то раз, когда мы засиделись за обедом в патио, он назвал меня «Лизой». К счастью, Алекс не услышал этого, так как отправился на пляж искупаться, чего нельзя сказать о Джеке. Это так сильно озадачило его и врезалось ему в память, что время от времени он все еще спрашивает меня:
— Почему дедушка назвал тебя Лизой, мам?
Однажды дома в Нью-Йорке Алекс был в комнате, когда Джек задал этот вопрос. Но он объяснил Джеку, что пожилые люди иногда забывают и путают имена, а также напомнил:
— Ты помнишь, как дедушка пару раз назвал меня «Ларри»? Он просто перепутал меня с твоим папой.
После моей вспышки по поводу клички пони я вошла в дом вслед за Джеком. Он уже подбежал к Алексу, сел ему на колени и начал рассказывать со слезами о том, что мамочка его пугает.
48 
