12 
Шофером оказался молодой человек лет двадцати пяти с приятным лицом, назвавшийся Тони Гарсия. То, как он предложил Оливии поднести сумку и поддержал ее под локоть на ступенях гаража, сразу расположило ее к нему. Она с одобрением заметила, что в машине он сразу же проверил датчик и сообщил, что бензина хватит на дорогу туда и обратно. Напомнив ей о ремне безопасности, водитель сосредоточил все внимание на дороге. Северная парковая автострада имени Генри Гудзона была запружена машинами. «Как обычно», – с кривой усмешкой отметила про себя Оливия. Вместе с папкой Кэтрин она успела засунуть в сумку книгу. Как ей было известно, открытая книга – лучший способ унять болтливого шофера.
Однако за последующие два часа, пока они не проехали через ворота владений общины Святого Франциска, Гарсия не проронил ни слова.
– Поверните налево и поднимитесь на этот холм, – сказала она ему. – За холмом увидите кладбище. Туда я и направляюсь.
Частное кладбище, где были похоронены четыре поколения францисканских монахинь, огораживал забор из штакетника. Широкий вход обрамляла арка, которая летом, как помнила Оливия, была увита пылающими розами. Сейчас ее обвивала зеленая виноградная лоза, кое-где побуревшая. Гарсия остановил машину на дорожке, выложенной плиткой, и открыл Оливии дверь.
– Это займет минут десять – пятнадцать, – сказала она ему.
– Я буду здесь, мэм.
Могилы были отмечены низкими каменными надгробиями. Кое-где стояли скамьи для посетителей. Напротив одной из них находилась могила Кэтрин. Оливия с невольным вздохом опустилась на скамью. «Я устаю даже от такой короткой прогулки, – подумала она, – но, наверное, ничего другого ждать не приходится». Она опустила взгляд на надпись на надгробии: «СЕСТРА КЭТРИН МЭРИ КЕРНЕР: 6 СЕНТЯБРЯ 1917 – 3 ИЮНЯ 1977. ПОКОЙСЯ С МИРОМ».
– Покойся с миром, – прошептала Оливия. – Покойся с миром. Ну, Кэтрин, ты была моей кузиной, сестрой, наставницей.
Она стала вспоминать трагедию, связавшую их жизни. Матери их были сестрами. Родители Кэтрин, Джейн и Дэвид Кернер, а также отец Оливии – все погибли в автокатастрофе, когда на шоссе в их машину врезался пьяный водитель. Это произошло за месяц до рождения Оливии. Сама Кэтрин была тогда ребенком, ей только что исполнилось двенадцать. Она стала жить в доме Оливии, сделавшись правой рукой и опорой ее матери. «Мама говорила мне, что с трудом пережила это горе и только Кэтрин помогла ей справиться с ним».
Когда ее мысли обратились к Алексу Гэннону, Оливия ощутила знакомую боль.
– О господи, Кэтрин, как ты могла не полюбить его, пусть даже чувствовала призвание свыше? – прошептала она в пустоту.
Родители Алекса, чета Гэннон, чьи лица Оливия не в состоянии была детально вспомнить, проявили столько доброты к ее матери. Они настояли тогда, чтобы после смерти ее отца, деда Оливии, многие годы служившего у них шофером, мать осталась их экономкой и жила в небольшом домике в их поместье в Саутгемптоне.
«Мне было всего лишь пять, но я помню, как Алекс с братом сидели на нашем крыльце и разговаривали с тобой, Кэтрин, – вспоминала Оливия. – Уже тогда я считала, что Алекс похож на молодого бога. Он учился в медицинском колледже в Нью-Йорке. Я помню, как мама называла тебя ненормальной, потому что ты мечтала о монастыре, а ведь ясно было, что он тебя обожает. Еще задолго до того, как это случилось, она говорила: “Кэтрин, ты совершаешь ошибку. Ты нужна Алексу. Он хочет на тебе жениться. И за тысячу лет ты не встретила бы другого такого. Семнадцать – не такой уж юный возраст для замужества. И почему бы тебе не признаться? Ты в него влюблена. Вижу это по твоим глазам. Когда ты смотришь на него, все становится понятным”. А ты ответила: “Семнадцать – не столь юный возраст, чтобы понять, что мне предназначен другой путь. И иного мне не суждено. Вот и все”».
Оливия почувствовала, как к глазам подступают непрошеные слезы. «Через полгода после ухода Кэтрин в монастырь мама повторно вышла замуж, и мы переехали в город. Но когда умерла старая миссис Гэннон, я пошла с мамой на похороны и вновь увидела Алекса. Подумать только, вот уже больше сорока лет прошло с тех пор».
Оливия сомкнула губы, чтобы не дрожали, и сжала руки.
– Ну, Кэтрин, – прошептала она, – как ты могла от него отказаться? И что мне теперь делать? У меня есть письмо, которое Алекс попросил мою маму передать тебе, письмо, в котором он умоляет тебя простить его. Надо ли мне уничтожить его, а также свидетельство о рождении твоего сына? Или отдать все твоей внучке? Чего ты от меня ждешь?
12 
