104 
Недоумевая, зачем Тони просил ее сразу же прочитать бумаги, она решила начать с самого раннего письма. Потом она заметила имя наверху письма: Александр Гэннон – и дату: 2 марта 1934 года.
Моя любимая Кэтрин.
Как мне найти слова, чтобы вымолить у тебя прощение? Таких слов нет. Мысль о том, что утром ты уезжаешь в монастырь, сознание того, что надежда на изменение твоего решения рухнула, переполнили меня жгучим желанием увидеть тебя. Мне так стыдно. В ту ночь я не мог уснуть, зная, что теряю тебя. Наконец я встал и перешел из дома в коттедж. Я знал, что дверь никогда не запирается и что Регина с Оливией спят наверху. У меня не было намерения входить. Клянусь тебе. Потом мне просто захотелось еще раз побыть около тебя, и я вошел в твою комнату. Ты спала, невинная и прелестная. Ну, Кэтрин, прости меня. Прости. В моей жизни никого не будет, кроме тебя. Теперь, анализируя свои мысли и чувства, я понимаю, что надеялся на то, что, если у тебя будет ребенок, ты будешь вынуждена выйти за меня замуж. О Кэтрин, молю тебя о прощении. Если этому суждено случиться, заклинаю тебя стать моей женой.
Алекс
Следующее письмо было от матери-настоятельницы монастыря, куда ушла Кэтрин.
Дорогая Регина.
Возвращаю письмо, которое передал вам Александр Гэннон для Кэтрин. Она не желает читать его, но я сказала ей, что в письме содержится искреннее извинение. Скажите ему, пожалуйста, чтобы он никогда больше не писал Кэтрин.
Еще одно письмо от матери-настоятельницы, написанное через восемь месяцев после предыдущего.
Дорогая Регина.
Сегодня в пять часов утра ваша кузина Кэтрин родила в Дублине сына. Ребенка сразу же зарегистрировали под именем моего племянника и его жены, Мэтью и Энн Фаррел. Они уже приплыли с младенцем из Ирландии. Кэтрин потребовалось большое мужество, чтобы отказаться от ребенка, но она твердо считала, что должна следовать своему призванию. Она не хочет, чтобы Александр Гэннон когда-либо узнал о ребенке, так как опасается, что он сам захочет его растить. Роды были трудными и долгими, и врачу пришлось сделать кесарево сечение. Когда Кэтрин поправится, она вернется к послушничеству в Коннектикуте и будет готовиться к вступлению в религиозный орден.
Моника не могла прийти в себя от потрясения. «Сестра Кэтрин – моя бабушка. Александр Гэннон – мой дед». Следующие два часа она читала и перечитывала письма. Большая часть из них была написана Кэтрин и адресована матери Оливии, Регине. В некоторых говорилось о ребенке.
…Регина, бывают минуты, когда мне безумно хочется обнять ребенка, от которого я отказалась. Я испытываю эту потребность, когда наклоняюсь к детской кроватке и беру на руки брошенное маленькое существо, малыша, поврежденного умом или телом. Мать-настоятельница устроила моего ребенка в хорошую семью. Я это знаю. Ничего, кроме этого, я не знаю. Он принадлежит людям, ставшим ему родителями, а я живу той жизнью, которую предначертал мне Господь.
Я говорю моим младшим сестрам, что они должны уяснить себе: когда они идут в монастырь, то не отказываются от своих человеческих эмоций, как полагают многие люди. Я говорю им, что бывают моменты, когда они, увидев радость матери с ребенком на руках, всем сердцем захотят узнать эту радость. Я говорю им, что бывают моменты одиночества, когда они увидят мужа и жену, счастливых в браке, и поймут, что могли бы выбрать такую жизнь. А потом я напоминаю им, что нет радости большей, чем посвятить все свои человеческие чувства Богу, который даровал их нам…
Все письма Кэтрин были сходными. С блестящими от слез глазами Моника представляла себе усилия монахини, ее бабушки, направленные на организацию очередной больницы, на изыскание средств для приобретения срочно необходимого медицинского оборудования.
Дорогая Регина.
Полиомиелит свирепствует. Сердце кровью обливается при виде крошек с исхудавшими конечностями, не способных дышать самостоятельно и подключенных к аппарату искусственного дыхания.
Звонок Райана вернул Монику к действительности.
– Приеду минут на десять позже, милая, движение плотное, – сказал он.
Было четверть двенадцатого. Они должны были прибыть в Метахен к часу дня, чтобы свидетельствовать на слушаниях по поводу беатификации. Моника бросилась в душ, после чего оделась. Она успела даже отсканировать письмо Алекса Гэннона к Кэтрин, а также письмо матери-настоятельницы к Регине Морроу, с тем чтобы у нее были электронные копии.
104 
