Особенно,... 
185 
Ставранский и Сорокин понимающе посмотрели друг на друга, и Сорокин пошёл к двери.
– Давай! – сказал он державшему в руках две бутыли скалившемуся беззубому китайцу.
– И́гэ? Ля́нгэ? – спросил тот.
– Ля́нгэ! Обе давай! – сказал Сорокин, подхватил две бутылки и поставил их на пол.
– А дайте ему сапогом в рожу! – услышал он голос Сажина. – Ещё не хватало, этой косоглазой сволочи последние деньги отдавать!
Сажину повезло. За полгода, пока остатки Русской группы с немыслимыми остановками и задержками добирались до Харбина, главный китайский начальник маршал Чжан Цзолин несколько раз их разоружил, поэтому Сорокину не из чего было застрелить Сажина. Он обернулся, улыбнулся Сажину и промолчал.
Когда офицеры сели пить, Сорокин снова отказался и ушёл в свой угол. Он сел на голые доски, туда, где лежал его худой заплечный мешок, закутался в шинель, пытаясь уснуть, и попал под шквал издёвок Сажина. Из всех щелей и пробоины под потолком в вагон задувал декабрьский мороз, и Сорокин даже пожалел, что не выпил, чтобы согреться. Он уснул с единственной мыслью о том, что завтра он найдёт Мироныча, однако проснулся оттого, что по вагону гулял настоящий ветер. Он открыл глаза и увидел, что на чуть более светлом фоне открытой двери стоят согбенные Борин и Ставранский, в руках которых провисло человеческое тело.
«Сажин», – с улыбкой подумал Сорокин и сразу заснул.
В следующий раз он проснулся от тишины и звонких стуков. Это обходчики своими молотками проверяли состояние колёсных пар, и он понял, что поезд стоит где-то на путях уже в Харбине, и подумал, как он был прав, когда не стал пить. Он поднялся, прощально оглянулся на богатырский храп спавших офицеров, тихо приоткрыл дверь и спрыгнул на насыпь.
Сорокин уже давно привык определять ночью время не по часам – было где-то около двух. На воздухе, на путях, было не так холодно, но он так замёрз в вагоне, что дрожал всем телом, начиная с зубов. Он перешёл через рельсы, увидел особенное очертание харбинского вокзала и вышёл на Железнодорожный проспект. До его квартиры оставалось минут десять.
Мела метель, большая редкость для этого времени года. Она началась, ещё когда их поезд только тронулся от Сунгари-2. Он видел её, когда смотрел, как Борин и Ставранский раскачивают тело Сажина.
«Заметёт! До весны не найдут! А где сошла эта сволочь, никто и думать не станет. Собаке – собачья смерть! – без всякого сожаления думал Сорокин. – Вот где эта поговорка как нельзя к месту! Интересно, – продолжал он думать, подставляя под ветер и снег лицо, – забрал Ставранский свои деньги? Если – да, то – молодец! И честь тут ни при чём! Хаму – хамово!»
Сорокин столкнулся с Сажиным, когда в мае 1926 года он приехал, как советовал ему Ива́нов, в Цзинань, чтобы найти могилу Штина. Сажин, конечно, узнал Сорокина – это с его-то феноменальной памятью, – но сделал вид, что не узнал. «Сволочь!» – в первый раз тогда подумал о Сажине Сорокин. На вопрос о Штине Сажин ответил грубо: «Вы думаете, я всех должен помнить? Ищите на кладбище, если это действительно ваш друг». Тогда Сорокин пожалел, что у него нет оружия, он его ещё не получил. Могилу Штина он нашёл, а Моню и Ноню – нет, это были не они.
На Железнодорожном проспекте горели фонари. Это была новость. Фонари были и раньше – редкие, газовые, а теперь горели электрические. До квартиры оставалось ещё несколько сотен шагов, и Сорокин уже полез в карман нащупать ключ, но мысль о Сажине его не покидала. Потом пантойфельная почта разнесла слух, что Нечаев решил за махинации с кормовыми деньгами отдать Сажина под суд, однако вскорости Нечаев окончательно распрощался с Русской группой, и Меркулов дело замял, но память-то никуда не денешь! И офицеры на Сажина нарисовали зуб. Все думали, что Меркулов будет выгораживать Сажина и дальше, однако, как оказалось, своя рубашка и правда ближе к телу, и Меркулов, снова заняв после расформирования Русской группы тёплое место возле маршала Чжан Цзучана – старая дружба не ржавеет, – бросил Сажина. Это выяснилось, когда офицеры увидели его в теплушке на общих основаниях.
Сорокину повезло. Он был принят на бронепоезд «Пекин» в группу с бронепоездом «Хубэ́й», а ими командовал полковник Мрачковский. Мрачковский был под стать Нечаеву и своих офицеров в обиду не давал. Поэтому сейчас, шагая по Железнодорожному проспекту, Сорокин искал в кармане ключ от квартиры в ворохе денег. Не зря Мрачковский только что со всей своей командой был принят Чан Кайши, получил назначение и снова возглавил группу бронепоездов. А Сажин… собаке – собачья смерть! Тем более что Сажин был холост, в смысле разведен с супругой и, как говорили, «зажирев на деньгах», бросил старую семью ради какой-то, как он говорил, будущей жизни.
185 
