Энди бросился к двери соседа и заколотил в нее кулаком.
— Привет, Энди! — послышался из-за двери спокойный голос Према. — Дверь открыта, заходи!
Энди ворвался. И увидел удивленные глаза Према, который, как всегда, сидел за письменным столом перед раскрытым фолиантом. И кроме Према и фолианта в комнате никого не было.
— Что с тобой, Энди? — встревожился Прем, вставая из-за стола. — На тебе, приятель, лица нет. Что случилось?
— Не знаю, но я, кажется, сошел с ума. Эта Русалка… Она сбежала… — пробормотал Энди, запустив пальцы в волосы.
— Как сбежала? Когда она могла сбежать? Ведь я утром слышал, как вы куда-то укатили на твоем байке…
— Мы никуда не укатывали, Прем, — ответил озадаченный Энди. — Я спал, а когда проснулся, ее уже не было. Она сбежала.
Прем зачесал затылок.
— Интересно… Выходит, и у меня не все дома, потому что утром я слышал, как во дворе завелся твой байк.
Энди выбежал на веранду и, свесившись через перила, оглядел двор. Убедился, что его мотоцикл исчез.
— Она угнала мой мотоцикл! Прем, она сбежала от меня на моем собственном байке! — отчаянно, едва не плача, прокричал он.
Прем подошел к нему и по-дружески похлопал по плечу.
— Успокойся, Энди, она не сбежала. И байк твой не увела. Она просто одолжила его у тебя и поехала покататься. Она вернется.
И стоило Прему сказать это, как со двора послышалось громкое механическое кудахтанье. Энди снова бросился к перилам веранды.
— Ну что я тебе говорил? — послышался из комнаты веселый голос Према. — Беги встречать!
Но Энди никуда не побежал. Он прислонился спиной к краю террасы и стал молча наблюдать, как она умело загнала мотоцикл во двор, заглушила мотор и стащила с головы шлем. Потом тряхнула головой, освобождая из плена свои необузданные, как она сама, пряди.
Она вернулась. И вернула ему жизнь. И все же… Даже несмотря на то, что он снова чувствует себя живее всех живых, ей эта выходка даром не пройдет. Ей, видите ли, покататься захотелось, и ей плевать, что он за это время мог свихнуться!
Он слышал на лестнице ее приближающиеся шаги и ждал. Пусть появится! Пусть попробует пронзить его своими русалочьими глазами! Пусть сколько угодно улыбается! Пусть даже попробует повиснуть у него на шее и поцеловать! Пусть…
Но она уже стояла перед ним, смотрела на него русалочьими глазами и улыбалась.
— Ну не злись, Куку, — прошептала она, целуя его в щеку.
— Не злился бы, если бы ты предупредила.
— Но ведь ты спал.
— Могла разбудить. Или еще вечером перед сном сказать, что тебе утром куда-то нужно. Я уж не спрашиваю, куда…
— Но ведь я вчера заснула…
Конечно, он помнит. И все прекрасно понимает. Она забыла. И хотя у него еще оставалась куча вопросов к ней, они все теперь казались мелкими и глупыми. Потому что он ждал, что она наконец скажет ему о самом важном. Например, почему она здесь? С ним? Ведь она здесь не потому, что у нее нет денег и ей некуда больше идти…
— Ну не злись, Куку, — продолжала она. — Мне нужно было срочно продлить визу. Она у меня вчера закончилась…
— И это все?
— Нет.
— Что же еще?
Она отвела глаза в сторону.
— А ты лучше спроси меня, зачем я ее продлила? И вообще, зачем я здесь?
Его сердце замерло. Даже, казалось, совсем перестало биться.
— Зачем ты здесь, Русалка? — спросил он тихо, боясь собственного голоса.
— Я здесь, потому что не нашла другого такого, как ты. Потому что таких, как ты, больше нет. Потому что таким, как ты, можешь быть только ты. Ты один такой, Куку. Вот почему я здесь. И я собираюсь остаться здесь с тобой. Понимаешь? Остаться навсегда!
Навсегда! — прокатилось эхом в его ушах. Навсегда? — переспросил он себя, хотя она и отчеканила это слово так, будто это был приказ высшего небесного суда, приказ самой судьбы.
И разве этого мало? Он снова был ошарашен. Ошарашен от счастья. От того, что свершилось невозможное.
Он не мог больше ни говорить, ни слушать. И поэтому сделал то единственное, на что оказался теперь способен: он подхватил ее на руки и стал вместе с ней кружиться по террасе. И она, повиснув у него на шее, запрокинула назад голову и огласила округу своим звонким русалочьим смехом.
А потом он принес ее в комнату, и они повалились на кровать, и он целовал ее. Задыхаясь от счастья, надеясь, что теперь сможет делать это каждый день, каждый час… До конца жизни…