— Дайте мне пять минут.
Она пошла к себе в номер, а миссис Барнет повернулась к Ратлиджу:
— Это было непростительно.
— Непростительно убивать, — твердо ответил он. — Я могу понять ее состояние, даже больше других. Но не могу бросить расследование, потому что должен найти ответы на вопросы.
— Она не могла знать миссис Седжвик! Даже если они случайно встречались на палубе. Это не могло иметь отношения к отцу Джеймсу. А вы уже поспешили обвинить ее, не зная правды.
— Это она себя обвинила, — сказал он устало, — так бывает при допросах. Случайно вырываются слова, о которых потом жалеют. Не знаю, почему вы сюда пришли, но, поскольку оказались здесь, у меня не было выбора. Пришлось вас игнорировать.
Все еще возмущенная, миссис Барнет воскликнула:
— Вот инспектор Блевинс, он никогда бы…
— Я не инспектор Блевинс! — отрезал Ратлидж и убрал фотографию обратно в стол.
«Нет, — сказал Хэмиш, — но какая жалость».
Ратлидж вышел вслед за миссис Барнет из комнаты и, закрывая дверь, сказал:
— Забудьте о том, что здесь произошло. Вы ничего не измените, тем более что пока не понимаете причин, скрытых за моими действиями. Поскольку вы все слышали, я спрошу у вас: какой женщиной была миссис Седжвик?
— Даже не знаю, что вам сказать… — ответила миссис Барнет. — Я ее почти не знала. Она всегда была с кем-то из членов семьи, и у меня редко случалась возможность перекинуться с ней парой слов наедине… — Она вдруг остановилась. — Но не понимаю, какое это имеет значение…
— Потому что каким-то образом она имела большое значение для отца Джеймса. И даже если мы арестовали Уолша, это не значит, что мы не должны искать и проверять другие версии.
— Говорю вам, я ее почти не знала, — повторила миссис Барнет. — Но она была хорошо воспитана. Из приличной семьи. Говорят, она была то ли племянница, то ли кузина американской жены лорда Седжвика. Довольно красивая, как вы сами видели. Немного застенчивая, с очаровательной улыбкой.
— Она посещала церковь в Остерли?
— Не часто. У них своя маленькая красивая церковь в поместье лорда в Восточном Шермане. Но Седжвики появлялись в Остерли время от времени всей семьей. Викарий пытался ее заинтересовать участием в благотворительности, но она слишком стеснялась и часто находила уважительные причины, чтобы не появляться на этих мероприятиях.
— У нее были друзья в Остерли?
Они уже спустились вниз и прошли через стеклянные двери в обеденный зал. Он заметил, как она оглянулась — кажется, ей очень хотелось убежать от него на кухню.
— Не думаю. Но люди в основном ее любили, никогда не слышала, чтобы кто-то отозвался о ней плохо. Мужчины считали ее привлекательной. Им нравился ее мягкий американский акцент. Мой муж говорил, что такие женщины пробуждают в мужчинах инстинкт защитника, их хочется оберегать.
Миссис Барнет с сожалением взглянула на остывший ужин и сказала:
— Сейчас подогрею.
— А женщины ее любили?
— По-моему, да. Но женщины высшего общества принимают в свой круг неохотно. — Она задумалась. — Странно, только что вспомнила, семья Седжвик всегда приходила обедать сюда в день ярмарки. Мать моего мужа, ее уже нет на свете, называла миссис Седжвик бедным маленьким кроликом. Как будто видела ее преследуемую сворой охотничьих собак. — Она покачала головой. — Хотя я не находила ее такой.
Она взяла тарелку и пошла на кухню. По дороге обернулась:
— Вы не станете больше расстраивать мисс Трент? Мне не хотелось бы терять ее как свою гостью из-за того, что вы ее преследуете. В это время года немного гостей, которые живут у меня целую неделю. И не надо тащить ее в вашу контору.
— Она будет в полной безопасности, заверяю.
Мисс Трент с явной неохотой присоединилась к Ратлиджу. Она была очень бледна и, кажется, ощутила неловкость, увидев, что они совершенно одни в пустом зале.
Он сразу сказал:
— Должен извиниться. Но поймите, я делаю свою работу и привык делать ее хорошо.
Это было для него наиболее приемлемое извинение, не допускающее капитуляции, и она его приняла.
— Скажу прямо, мне не очень нравится ужинать с вами, но еще меньше устраивает перспектива попасть в участок, где каждый будет на меня глазеть. — Искорки в ее глазах свидетельствовали о том, что она пришла в себя.
Он засмеялся:
— Тут вы правы. Но я же обещал больше не говорить о вас, только об отце Джеймсе.