Какое-то время молчим.
— Почему им не жить тихо и мирно? — произношу я, обращаясь будто к воздуху.
Дебора тяжело вздыхает.
— Если бы все было так просто, тогда вообще не случалось бы ни разводов, ни семейных сцен.
— По-твоему… — произношу я и на миг умолкаю, не решаясь сказать самое главное, то, что долгое время изводит меня и не дает покоя, — мама отцу изменяла?
Дебора пожимает плечами и кривится.
— Наверняка сказать ничего не могу, но догадываюсь, что да.
Груз на моем сердце тяжелеет вдвое.
— Какой кошмар… Откуда он об этом узнал?
Дебора поводит бровями. Они у нее, как и у меня, — черные дуги.
— Не имею понятия. Наверное, оттуда, откуда все узнают — от добреньких друзей или знакомых, коллег, случайных встречных… Или мама сама проболталась. У них же об этом не спросишь.
— Интересно, давно это было? И сколько раз? Всего один? — бормочу я.
— Возможно, не один, — отвечает Дебора. — Но папа, как мне кажется, знает только об одном.
Чувствую, что у меня горят щеки, и прикладываю к ним ладони.
— Должно быть, это ужасно… знать, что тебе изменяют, и продолжать жить с человеком, — говорю я, стараясь не обращать внимания на жуткое чувство, заполняющее грудь. Странно, рассуждать о ком-либо другом довольно легко. Если же речь о личной жизни твоих собственных родителей, душа выворачивается наизнанку.
Дебора закидывает в рот последний кусочек тоста, прожевывает его и запивает соком.
— Если бы мне изменил Кент, я… наверное, придушила бы его собственными руками, — говорит она.
Киваю, вспоминая, какие я терпела муки, когда представляла себе, что Питер продолжает исправно выполнять обязанности не только отца, но и мужа. Доказательств того, что он спал с Бетси, встречаясь со мной, у меня не было, но, если честно, я и не желала их искать. Вздыхаю с облегчением, думая о том, что наш роман в прошлом.
— А возможно ли это? После подобного жить по-прежнему мирно и душа в душу?
Дебора почесывает макушку. У нее короткая стрижка, как у мальчика. И очень ей идет. У меня же избавиться от своих длинных волос никогда не хватит смелости.
— Не знаю… — протягивает она. — Если бы отец по-настоящему простил маму, а она взялась бы за ум, тогда, наверное, возможно.
— По-моему, он не в состоянии ее простить, — говорю я, оглядываясь на приоткрытую дверь и проверяя, нет ли кого в тускло освещенном коридоре. Там царит тишина. Лишь тикают старинные часы.
— Мне тоже так кажется, — отвечает Дебора.
— Но ведь они продолжают жить вместе.
— И, такое впечатление, никогда не смогут расстаться.
— Значит, будут мучиться до гробовой доски? — Меня передергивает от ужаса. — Представляешь себе, сколько еще бутылок мама швырнет в стену и сколько раз отец приревнует ее к почтальону или молочнику?
Дебора задумывается.
— Пожалуй, им не обойтись без профессиональной помощи, — говорит она.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— Существуют специальные агентства по работе с семейными парами. История мамы и папы, думаю, довольно типичная. Опытные психотерапевты наверняка без труда определят, в чем суть их проблемы, и подскажут, что им делать. И надо ли спасать семью.
Внутренне содрогаюсь.
— А если они определят, что не надо? Ты можешь себе представить маму и папу порознь? Или, того хуже, с другими партнерами?
Дебора шумно вздыхает и допивает сок.
— Да, детям — маленьким или совсем взрослым — тяжело думать о том, что родители могут расстаться. Умом понимаешь, что это не исключено, даже, может быть, неизбежно, а внутри бесконечный протест. — Она на некоторое время умолкает, задумчиво смотрит в пустоту и нервно барабанит пальцами по столу. — Но если иначе будет нельзя, нам с тобой придется смириться.
Киваю, не желая раньше времени увлекаться этой тягостной мыслью.
— Ничего, — оптимистично говорит Дебора. — Мы-то с тобой привыкнем к чему угодно. Только бы они наконец обрели покой. Ведь не молоденькие уже, и здоровье не то, и нервы истрепаны.
Опять отвечаю кивком.
Минуту-другую молчим, прислушиваясь к звукам дома. Часы тикают, как тикали всегда, на стене едва уловимо гудит лампа дневного света. По окну тихо шлепает ветка старого дуба. Все остальное безмолвствует.
— Видимо, уснули, — шепчу я.
Дебора поводит бровью.
— Хотелось бы надеяться. Хотя странно это. Как-то не верится, что мама пришла в комнату, скинула с кровати папины чемоданы, улеглась и тотчас забылась крепким сном.