Последние отзывы

  28  

Она пережила это, когда только начала сниматься в мыльных операх. Но тогда это было в куда более скромных масштабах, чем теперь, когда она играет главную роль рядом со знаменитым актером Голливуда.

– Представляю, каково тебе сейчас, хоть прячься, – посочувствовала Мэгги. – Знаешь, моя Ник тоже стала популярной в школе благодаря тебе. Девчонки, которые раньше даже не глядели в ее сторону, теперь напрашиваются в гости, надеясь хоть одним глазком взглянуть на тебя, а еще лучше на Джона Тревиса. – Наступила короткая пауза. – Впрочем, я их не осуждаю. Знаешь, он в жизни куда лучше, чем в кино.

Кит охотно с ней согласилась.

– Кстати, о Джоне Ти. Я дам тебе его телефон здесь, в Аспене, на всякий случай, если я срочно понадоблюсь. Приготовь карандаш и бумагу.

– Приготовила.

Кит продиктовала ей номер телефона.

– Я буду здесь весь конец недели, а потом уеду к себе на ранчо.

– Хорошо. Отдыхай и веселись. Ни о чем не беспокойся. Я буду навещать Элейн.

– Спасибо тебе, Мэгги, – от души поблагодарила Кит.

– А на что тогда соседи, Кит? – весело ответила Мэгги, но в это время залаял пудель. – Кажется, кто-то пришел. Я должна открыть дверь.

– Я еще позвоню тебе, Мэгги.

– Хорошо. Не грусти, Кит. Делай то, что сделала бы я, если бы очутилась в Аспене да еще имела Джона Тревиса под рукой. Наслаждайся жизнью, – назидательно сказала Мэгги и, засмеявшись, положила трубку.

Кит улыбнулась советам подружки, но улыбка сошла с ее лица, когда она вспомнила о матери. Нахлынули чувства – вины, жалости, любви, сожаления, что они так и не стали близки и не смогли понять друг друга. А теперь из-за жестокой, безжалостной болезни это стало невозможным.

Если бы девять лет назад, когда она впервые приехала в Лос-Анджелес, она была более внимательна к жалобам матери, если бы знала, что ухудшающееся зрение, онемение левой ноги, постоянное чувство усталости – это признаки грозной болезни, она постаралась бы понять ее, узнать, сблизиться. Но все эти симптомы не вызывали у нее тревоги, она слишком была занята устройством своей новой жизни, театром, прослушиванием на студии, поисками ролей.

А спустя три года мать уже не могла передвигаться без палки, затем понадобились коляска и сиделка. Врач впервые тогда упомянул о вирусной инфекции, рассеянном склерозе, но Кит продолжала верить, что все образуется и мать выздоровеет.

Если б она только знала! Эта фраза преследует ее с тех пор. Она прозвучала особенно громко для нее, когда Кит в последний раз, перед отъездом в Аспен, навестила мать в больнице.

В коридорах было пусто, больные после обеда отдыхали в палатах. Где-то был включен телевизор, кто-то разговаривал и пытался участвовать в ТВ-викторине, какой-то палаты доносились тихие стоны. За восемь месяцев Кит стали знакомы звуки, населявшие эту обитель печали, – запахи карболки и лекарств, незримое присутствие в воздухе боли и страданий. Но наступил час, когда она вдруг поняла, что привыкла к ним, что более не чувствует себя здесь так неуютно, как вначале.

Кровать ее матери была отделена занавеской от других трех. Когда Кит вошла, занавеска была задернута. Отодвинув ее, Кит увидела молодую темноволосую коротко стриженную медицинскую сестру, склонившуюся над больной. Через минуту она уже узнала ее.

– Дотти, ты подстриглась? Я тебя не узнала. Тебе идет.

– Спасибо. – Сестра стыдливо коснулась своих коротких черных волос. – Бобби больше нравились длинные волосы.

– Почти все мужчины говорят так, – успокоила ее Кит.

– Потому что не знают, сколько возни с ними, – заметила Дотти и, оправив простыни на кровати, подошла к Кит.

– Как она? – спросила Кит.

Сестра, посмотрев на больную, тихо сказала:

– Неважно. Это не лучшие ее дни.

Это означало, что ее мать не в состоянии говорить, на вопросы отвечает односложно. Но бывали дни, когда речь ее была вполне нормальной, а она все же не понимала, не имела представления о времени, месте, окружающей обстановке.

Когда сестра ушла, Кит подошла к матери. Какое-то время она смотрела на нее, укрытую до подбородка простыней.

Голова больной была повернута под странным углом, невидящие глаза неподвижны, коротко остриженные волосы тронуты сединой. Кит заметила у матери грубые волоски на подбородке и на верхней губе. Ее истощенное тело, перенесшее три операции после повреждения связок на ногах, казалось плоским под простыней.

Прошло восемь месяцев, но в душе Кит ничего не изменилось. Она не могла убедить себя в том, что эта изможденная женщина – ее мать. Нет, это всего лишь жалкое подобие человека. Это так жестоко, несправедливо, терзалась она.

  28