— Наверное, ты прав, Винс.
Он заключил ее в объятия и поцеловал в макушку, как маленькую девочку.
— По крайней мере продажа — это здравое решение. Ты больше на меня не сердишься, а?
Она вздохнула. Долго злиться на Винса было совершенно невозможно.
— Нет.
— Ну то-то, узнаю свою девочку. — Он шутливо повернул ее лицом к мойке. — Хватит тебе бездельничать, пора мыть эти тарелки, — приказал он ворчливо, подражая голосу и манере их покойного деда. — Тебя ждет работа, поэтому поторапливайся.
Глава 7
На небе появились ярко-красные полосы, предвещающие закат. Впечатляющая, незабываемая картина перехода к ночи типична для этого пустынного края. Киннкэйд остановился под тополем возле дома и не спеша с наслаждением оглядел окружавший его пейзаж. В чистом, омытом дождем воздухе зелень травы казалась изумрудной, земля — янтарно-желтой, а далекие горы — пурпурными.
Тени вокруг него удлинились и потемнели. Наползала прохлада высокогорной пустынной ночи, вытесняя дневную жару. Киннкэйд прислонился плечом к стволу дерева, вынул из кармана сигару и закурил.
Из кораля до него донеслось лошадиное ржание и стук копыт. Потом все снова стихло. Наступил покой.
Киннкэйд сделал еще одну затяжку, пребывая в задумчивом настроении.
Вдруг неожиданно входная дверь отворилась и из дома вышла Иден Росситер. Старый сторожевой пес трусил рядом с хозяйкой, время от времени обнюхивая и помечая свою территорию.
Иден остановилась в каких-нибудь тридцати футах от Киннкэйда, оглядывая ранчо, словно монарх, озирающий свои владения. По-видимому, довольная увиденным, она слегка улыбнулась и грациозно склонила голову, будто приглашая Легкий вечерний ветер поиграть с ней и любовно приласкать ее. Иден глубоко вдыхала вечерний воздух, пропитанный острым запахом полыни и влажной земли, отчего ее маленькую высокую грудь не могла скрыть даже широкая мужская рубашка. Это зрелище наверняка вызвало бы сладострастные мечты у любого мужчины, и Киннкэйд не оказался исключением.
Он намеренно затаился, довольный возможностью наблюдать за Иден Росситер, сбросившей с себя личину владелицы ранчо и босса. Киннкэйд догадывался, что немногим мужчинам позволяла она увидеть под этой маской женщину.
Но старый сторожевой пес почуял запах Киннкэйда. Шерсть у него на загривке поднялась дыбом, и грозным рычанием он предупредил хозяйку о присутствии постороннего.
— В чем дело, Кассий? — Иден мимоходом бросила взгляд на собаку.
В ответ пес сделал шаг в сторону Киннкэйда и снова зарычал.
— Кто там? — спросила она чеканным голосом, мгновенно превратившись снова в босса.
— Киннкэйд. — Он отбросил в сторону сигару и вышел из тени. — Красиво, правда?
— Да.
И в этот момент пес ринулся преградить путь Киннкэйду, прежде чем тот успел подойти к хозяйке слишком близко. Собака еще раз предупреждающе зарычала, показав на этот раз зубы. Киннкэйд остановился.
— Довольно, Кассий! — прикрикнула Иден.
— Кассий, — повторил Киннкэйд имя собаки, и спросил с любопытством: — Вы назвали его так в честь римского полководца или боксера Кассиуса Клея?
— В честь боксера, — призналась она, глядя, как Киннкэйд присел на корточки и протянул псу руку, чтобы тот обнюхал ее и запомнил запах.
— Возможно, ты и не Мухаммед Али, — обратился он к собаке, — но, судя по шрамам на твоей шкуре, ты боец хоть куда.
— Ну, во всяком случае, в бесстрашии ему не откажешь. Он готов атаковать кого угодно — койотов, гремучих змей и даже взрослого быка. Конечно, возраст сделал свое дело, но в нем по-прежнему сердце льва.
— Он и выглядит как суровый старый воин, — сказал Киннкэйд с улыбкой и выпрямился, видя, что пес обнюхал его и успокоился.
К удивлению Иден, Кассий не остался рядом с ней, а отправился прочь совершать свой ежевечерний обход, чего он никогда раньше не делал, если человек, с которым оставалась Иден, не был ему давно и хорошо знаком. Она так толком и не поняла, чем вызвано подобное поведение собаки; то ли особым доверием, то ли преклонным возрастом.
В сумерках под полями шляпы глаз Киннкэйда не было видно, но она чувствовала на себе его взгляд. И это ее будоражило.
— Начинает холодать, — заметил он.
— Обычно так и бывает после захода солнца.
Он посмотрел на небо, окрасившееся теперь в сиреневые тона, возвещавшие о скором наступлении ночи, и немного грустно сказал: