Но, проходя мимо Иден, Де Пард задержался. Он остановился, слегка вздернув подбородок, лицо его оставалось холодным и надменным.
— Кажется, произошла ошибка.
Тон его не оставлял сомнений в том, как тяжело ему произнести эти слова и как он сожалеет, что должен их произнести.
— Верно, — отозвалась Иден, и во всем ее облике, в выражении лица и осанке читалась не меньшая гордость. — Но не трудитесь извиняться, мне не хотелось бы, чтобы вы при этом задохнулись.
От этой словесной пощечины Де Пард весь сжался.
— Такое отношение совсем необязательно.
— Вероятно. Сейчас вы считаете своим долгом извиниться, только чтобы соблюсти правила хорошего тона. Но если вы и в самом деле захотите это сделать от чистого сердца, я приму ваши извинения.
Глаза Де Парда потемнели от гнева. Он не отрываясь смотрел на Иден и уже готов был вспылить, но овладел собой и молча вышел.
— Какое-то время многие будут чувствовать себя обескураженными, — предупредил Киннкэйд.
— Знаю, — вздохнула Иден. Она подняла руку и прижала ее к виску.
Расти тотчас же подвел ее к стулу.
— Вам лучше посидеть с минуту.
Она не стала возражать, и уже одно это означало, что он прав.
Все трое теперь сидели вокруг стойки бара. Подошла Старр.
— Как насчет того, чтобы чего-нибудь выпить? Пива? Кофе? За мой счет.
— Кофе, — ответил Киннкэйд за всех.
Старр ушла, оставив их одних. Расти вытянулся на стуле, искоса поглядывая на друга.
— Винс уехал, — напомнил он Киннкэйду. — Хочешь, чтобы я последовал за ним?
Киннкэйд отрицательно покачал головой:
— Оставь его в покое. Пусть едет. С этим покончено. — Он посмотрел на Иден. — Я должен был так поступить. Эта ложь жила здесь слишком долго.
— Возможно. Хорошо, что все наконец узнали правду, — согласилась она.
— Почему ты это сделала, Иден? Почему ты сказала, что сама застрелила Джефа?
На этот счет у Киннкэйда были свои соображения, но ему хотелось услышать, что скажет она.
— Не знаю. — Иден пожала плечами. — Винс убил человека, чтобы защитить меня. И взять вину на себя казалось не слишком большой ценой, чтобы отблагодарить его. Никто из нас не думал о том, что из этого выйдет.
— Вероятно, ты права.
Наступило молчание. Киннкэйд пристально посмотрел на Иден, стараясь понять, что творится у нее в душе.
— Теперь, когда Винс уехал, у меня нет причины здесь задерживаться. Разве только… из-за тебя.
Она подняла голову — лицо ее было настороженным.
— И что я должна сказать?
— Можешь сказать, что хочешь, чтобы я остался, если это и в самом деле так.
— Нам еще надо отогнать на ранчо запасных лошадей и забрать фургон. А на ранчо всегда полно работы.
— Я имел в виду не работу, и тебе это известно. Если я останусь, то хочу видеть тебя в любое время, обнимать и целовать когда захочу, и плевать на то, что кто-нибудь может это заметить. Не будет ничего, что было раньше, — никаких «Да, босс» или «Нет, босс».
Иден обхватила себя руками, словно стараясь удержать готовое выпрыгнуть из груди сердце, разрывавшееся от счастья.
— Я не привыкла к тому, чтобы кто-то сражался за меня.
— Ты о Де Парде? — Киннкэйд усмехнулся. — Но я сегодня сражался не за тебя, а на твоей стороне. А это не одно и то же. Хочешь, чтобы я остался?
— Я не хочу, чтобы ты уехал…
— Для начала и это неплохо, — улыбнулся Киннкэйд, видя, как засветились ее глаза, и чувствуя, как его грудь переполняется отчаянной радостью.
Расти, сияя от счастья, смотрел на них.
— Это не Шекспир сказал: «Конец — делу венец»? Иден посмотрела на Киннкэйда, и тут они оба дружно расхохотались. Расти, недоуменно хмурясь, переводил взгляд с одного на другую, но это вызвало у них лишь новый приступ смеха.
— Что я сказал смешного?! Ну что я сказал?
Иден и Киннкэйд продолжали смеяться.