– Есть.
– Серьезно? Молодец. Нормальный чувак?
– Не знаю. То есть… это тот самый импресарио из Нью-Йорка. Он приехал домой к Мэг, пришлось взять его с собой.
– Блин, засада! На педика надежды в таком деле мало…
Морин вытаращила глаза.
– Почему на педика? Он не производит впечатления…
Пейдж рассеянно помахала рукой:
– Странно. Значит, двустволка… Крепкий? На машине?
– На мотоцикле.
– О, класс! Иди в зал, тихонько скажи ему, чтобы ждал в переулке со стороны черного входа.
– Но почему…
– Потому что Чико Пирелли едет сюда, чтобы оторвать тебе голову! И уйти открыто ты уже не сможешь, Бренда распорядилась девчонок не выпускать.
С этими словами шоколадная Пейдж решительно содрала с окончательно лишившейся сил Морин пуловер и принялась расстегивать лифчик, попутно объясняя через плечо заинтересовавшимся соседкам:
– Наша звезда немного перебрала. Она же в отгуле – вот и позволила себе… залить горе. Ничего, разогреется – проснется.
Как ни странно, к этому объяснению отнеслись с большим пониманием. Более того, со всех сторон до ошеломленной Морин доносились красочные и поражавшие изощренностью советы, как лучше и быстрее справиться с похмельным синдромом в авральных условиях. Основой всех рецептов служило «выпить теплой воды и проблеваться», а вот дальше предлагались варианты от «чили-перец-яйцо-текила» до «теплое молоко-пять капель нашатырного спирта и потереть уши льдом».
Морин почти не могла сопротивляться, и потому уже через пять минут с ужасом поняла, что стоит абсолютно голая перед зеркалом, а неутомимая Пейдж, нимало не смущаясь, натягивает на нее микроскопические трусики, сшитые, судя по всему, из елочной мишуры. Потом на шею ей намотали нещадно щекочущее боа малинового цвета, сунули в руки громадный веер, в четыре руки – к Пейдж присоединилась миниатюрная брюнеточка с огромной и неправдоподобно идеальной грудью – накрасили глаза, щеки и губы, силой впихнули в золотые туфли на высоченной шпильке и потащили вон из комнаты.
Морин опомнилась только на сцене, когда в глаза ей ударил яркий свет прожекторов. Ужас, стыд, паника – этот леденящий коктейль окатил ее с головы до ног, а секундой позже она поняла, что сейчас умрет.
Ведь в зале сидел Дик Манкузо! И она стоит перед ним совершенно голая!
5
Настроение уже перевалило нулевую отметку и сейчас двигалось по минусовой шкале в сторону бесконечности. Дик мрачно топил бумажный зонтик в ядовито-малиновом коктейле «за счет заведения» и думал о том, что зря он в это ввязался. Одно дело – работать в газете, принадлежащей Чико, и совсем другое – разбираться с его подружками. Почему-то в голове у Дика крутилось определение «сутенер» – и это раздражало.
А еще раздражало то, что кареглазая, золотоволосая, невинная, как сама Невинность, Мэгги Стар спит с Чико. Хорошо, спала. И он целовал ее, обнимал хрупкие плечи, лежал с ней в постели, трахал ее, черт побери! И с коралловых этих губок срывались блаженные стоны и наверняка какая-нибудь пошлость типа «Возьми меня! Войди в меня!». Дика передернуло, и он торопливо глотнул коктейль.
В этот момент вспыхнули софиты, и Мэгги Стар застыла посреди маленькой сцены в самой нелепой позе, которую только можно предположить. Дик аж поперхнулся. Практически обнаженная, красная, как помидор, ноги колесом, носками внутрь и подламываются… Парой секунд позже звезда стриптиза заполошно ахнула, прикрылась своим роскошным веером и стремительно присела на корточки – в последний раз Дик видел подобную картину (исключая веер) во время летних каникул в колледже, когда они с ребятами играли в пляжный волейбол и закинули мяч в кусты. Искать его выпало Дику, и он вломился в эти самые кусты, а там переодевалась в сухое дородная толстуха лет сорока пяти. От неожиданности и смущения Дик замер и стоял столбом, а тетка вот точно так же пыталась прикрыться, приседала и верещала. Было, помнится, смешно, стыдно и немножко противно…
Но звезда стриптиза! Мэгги Стар, в которую после ее выступления влюбился сам Чико Пирелли!
Да она же еле стоит на этих каблуках! Может, это такая постановочная находка, и сейчас Мэгги начнет перевоплощаться в секс-диву?
Не начала. Уползла за кулисы на четвереньках. Возле сцены бушевала злобная мегера, на восемьдесят процентов состоящая из силикона, фарфора и пластика – хозяйка клуба Бренда Равалло, которую злые языки давно окрестили «Хренба Давалло». Бренда была одновременно нимфоманкой и лесбиянкой, так что здешним красоткам жилось несладко.