Особенно,... 
19 
– К ВАШЕМУ сведению, меня вообще не касается, чего именно вы не переносите. Я не лечу.
– Вы мне надоели, мадемуазель. Не летите? Значит, мы с Элизой летим вдвоем.
– Бесчувственный, жестокий человек!
– А вы – капризная и вздорная!
– Не орите, разбудите девочку.
– Если она и проснется, то именно от вашего визга.
Некоторое время на кухне царит тяжелое молчание. Примерно такое же молчание повисало, вероятно, над полями сражений, когда воюющие стороны перезаряжали пушки.
Наконец выкидывается белый флаг.
– Джессика, послушайте… Ну ведь мы же никак больше во Францию попасть не можем. Поезда туда из Чикаго не ходят.
– Есть лайнеры.
– В это время года Атлантику штормит. И во время катастроф на воде погибает гораздо больше людей, чем…
Арман Рено прикусил язык, потому что рыжая кошка с отвратительным характером и прекрасной фигурой заплакала. Тоненько, по-девчоночьи, закрыв лицо ладонями.
Он растерянно пробежался по кухне, потом налил ей вина в бокал, подошел, присел на корточки и тихонечко тронул ее за руку.
– Не надо, пожалуйста. Давайте вообще не будем больше говорить об ужасах и катастрофах. Мы с вами напьемся успокоительного, погрузимся в самолет, хлопнем снотворного – проснемся уже в Париже.
Молчание, но плач затихает. Потом из-под ладоней неожиданно доносится хихиканье, и заинтригованный Арман силой отводит ее руки от зареванного лица. Джессика шмыгает носом и улыбается.
– Я представила, что подумают стюардессы. Элли вопит, как резаная, а мы с вами с просветленными улыбками шествуем на свое место, чокаемся рюмками с донормилом и мирно засыпаем. Элли разносит салон и изводит пассажиров, командир корабля запрашивает политического убежища в Африке, угоняет самолет – и мы просыпаемся не в Париже, а в Кейптауне.
Он тоже улыбнулся.
– Да, это я не подумал. Элль тоже придется налить рюмочку.
– Арман, я… Я ужасно себя веду, простите меня.
– Я тоже хорош, так что мы квиты.
– Бож-же, какое благородство!
– Бож-же, какой характер…
Слово за слово, и вот через полчаса перед нами та же кухня. По ней мечется высокий, красивый светловолосый мужчина. Он вне себя, это видно невооруженным глазом. Пожалуй, от рычания и вырывания волос на голове его удерживают только поколения аристократических предков да рациональный ум, говорящий, что это все равно ни к чему не приведет. За окном темнеет.
Проверив спящую ангельским – на удивление – сном Элисон, Джессика устало вернулась на поле боя и на мгновение застыла на пороге. Медная грива разметалась по плечам, под изумрудными глазами залегли ярко-синие тени, лицо бледное и какое-то прозрачное. И при этом она улыбалась. Арман подумал – и осторожно улыбнулся в ответ, хоть это и было нелегко.
– Выпьешь вина?
– С удовольствием. Поухаживаешь?
– Естественно!
Джессика устало присела возле стола, а Арман протянул ей бокал. Переход на «ты» совершился на удивление естественно и мирно.
– На сегодня бои закончены, да? Элль спит?
Она устало кивнула и посмотрела прямо на Армана. Он нервно вцепился в столешницу. Эти изумрудные глаза заставляли его… нет, даже не нервничать, а просто сгорать. Он мечтал о ней, хотел ее, жаждал, но боялся нарушить то хрупкое равновесие, которое только что установилось в их отношениях.
Ее губы влажно блестели от вина. Кораллы и жемчуга…
– Мне показалось, или она сегодня не сразу пряталась от меня?
– О да! Целых пять минут. Впрочем, ты прав. В нашем случае это тоже победа.
Изумруды, кораллы и жемчуга, натура античной героини – и она скоро начнет падать на ходу. Она истощена и замучена. Ничего, виноградники Руайя славятся лучшим в мире лекарством от малокровия…
Потом Арман вспомнил Элисон – и нахмурился. Ничего не помогало, ни роскошные куклы, ни мороженое. Единственной реакцией были слезы. Слезы и страх. А если Джессика пыталась отойти – дикий истерический крик. Крик, от которого разрывалось сердце Армана Рено.
– Я слабее, чем ты, Джессика. Я впадаю в отчаяние, а ты держишься.
– Я люблю ее, Арман. Это все, что ей сейчас нужно. Любовь и терпение, терпение и любовь.
– О да!
Он не хотел, чтобы его голос звучал так сардонически, но выходило само собой. Дело было не только в малышке Элизе.
Каждый взгляд на Джессику Лидделл раздирал душу и тело Армана на части, и сотни маленьких демонов терзали его и без того исстрадавшуюся душу.
– Я говорила с доктором. Он велел показаться хорошему неврологу и детскому психологу через три месяца, если ничего не изменится, а пока ждать. И любить. Ты найдешь ей врачей?
19 
