Только этот дом больше. И выглядит элегантнее. У него больше пристроек.
И в нем есть электричество: окна, которых здесь, кажется, сотни, ярко сверкают на фоне темно-синего неба. От подъездной дорожки начинается широкая лужайка, обсаженная старыми дубами, на ней – огромный открытый бассейн, подсвеченный огнями, словно сверкающий в ночи сапфир. Вокруг расставлена кованая садовая мебель.
Это самое подходящее место для свадеб! Вся эта тщательно подстриженная лужайка окружена невысокой каменной изгородью. Такое ощущение, что за ней сразу обрыв – дальше видны только верхушки деревьев, залитые лунным светом, вдалеке другой такой же холм, увенчанный шато – близнецом-братом нашего и так же сияющим сотнями огней.
Просто дух захватывает. В прямом смысле. Я замечаю, что перестала дышать, увидав все это.
Люк въезжает на подъездную дорожку и глушит мотор. Теперь слышен только стрекот сверчков.
– Ну? – говорит он, повернувшись ко мне. – Что скажешь?
И впервые в жизни я потеряла дар речи. Это историческое событие, хотя Люк об этом и не догадывается.
В наступившей после вопроса Люка тишине еще отчетливее слышны сверчки. Я по-прежнему не могу выдохнуть.
– Да, – говорит Доминик, выбираясь из машины и направляясь к массивным дубовым входным дверям. Обеими руками она держит холщовую сумку со свадебным платьем. – Это место всегда производит такое впечатление. Красиво, правда?
Красиво? Красиво?!
Да это все равно что назвать Великий каньон большим.
– Да это, – говорю я, обретя наконец голос, после того как Доминик скрылась за дверью. Люк в это время достает мои вещи из багажника, – это самое красивое место в мире.
– Правда? – Люк смотрит на меня, его темные глаза поблескивают в лунном свете. – Ты так думаешь?
Он все время уверяет меня, что не умеет шутить. Но сейчас он, должно быть, смеется надо мной. Да на всем свете нет места красивее!
– Абсолютно, – отвечаю я, и даже это кажется мне недостаточным.
И тут я слышу знакомые голоса с лужайки, нависающей над долиной.
– Неужто это месье Вильер вернулся из Парижа? – вопрошает Чаз, выходя из тени огромного дерева. – Да, так и есть. А кто это вместе с ним?
На полпути, прямо посреди дороги, Чаз застывает, узнав меня. Трудно сказать наверняка – потому что луна у него прямо за спиной, и я смотрю против света, и еще потому что козырек его бейсболки, как всегда, надвинут низко на глаза, – но мне кажется, он улыбается.
– Так, так, так, – довольно мурлычет он. – Посмотри-ка, что за кошечка к нам приехала.
– Что? – Шери появляется из-за его спины. – А, привет, Люк. Ты забрал…
Тут голос ее обрывается. А в следующую секунду она уже визжит:
– ЛИЗЗИ? ЭТО ТЫ?
Она перелетает через разделявшую нас дорожку, виснет на мне и кричит:
– Ты приехала! Ты приехала! Поверить не могу! Как ты сюда добралась? Люк, где ты ее нашел?
– В поезде, – отвечает Люк и усмехается, видя, какие панические взгляды я кидаю на него поверх плеча повисшей на мне Шери.
Но в подробности он не вдается. Как я его и просила.
– Но это же удивительно, – восклицает Шери. – Как вы двое могли встретиться…
– Ничего особенного, – мягко возражает Чаз, – если учесть, что во всем поезде они были единственными американцами, направляющимися в Суиллак.
– О, только не начинай свои философские лекции на тему теории вероятности, – обрывает Чаза Шери. – ПОЖАЛУЙСТА. – Мне же она говорит:
– Почему ты не позвонила? Мы бы встретили тебя на станции.
– Я звонила, – говорю. – Сотню раз. Но все время натыкалась на голосовую почту.
– Это невозможно, – отвечает Шери и достает из кармана шорт телефон. – Он у меня… Ну надо же! – Она щурится, вглядываясь в экран. – Я забыла включить его сегодня утром.
– А я думала, ты опять уронила его в унитаз.
– На этот раз нет, – говорит Чаз и обнимает меня одной рукой. При этом он шепчет мне:
– Не надо никого побить в Англии? Потому что я с удовольствием отправлюсь туда и надеру его чертов голый зад. Только скажи.
– Не надо, – заверяю я, смеясь. – Все в порядке. Правда. Я виновата не меньше, чем он. Надо было слушать тебя. Ты был прав. Ты всегда прав.
– Не всегда, – говорит Чаз, отпуская меня. – Просто те разы, когда я оказываюсь неправ, не так ярко фиксируются у тебя в памяти, как те, когда я прав. Впрочем, если хочешь, можешь продолжать верить в мою непогрешимость.
– Да брось ты, Чаз, – говорит Шери. – Кого волнует, что там произошло в Англии? Главное, теперь она здесь. Она ведь может пожить здесь, Люк?