— Нет, нет, их не едят, — предупредил он. — Это дурной тон. Если ты вынесешь что-нибудь полезное для себя из этого вечера, так это твердое знание, что нельзя съедать «печенье-гадание», подаваемое в китайском ресторане.
Соблюдение всех этих ритуалов выглядело, конечно, забавным для двух друзей в свете их взаимоотношений. И вот как-то, спустя месяцы, я прочел в журнале «Эсквайр» его рассказ, где он описывал этот случай. История была трогательная, в которой он подсмеивался над собой как он подсмеивается надо мной. После этого рассказа я узнал его лучше, поняв, что за его доброжелательностью скрывается его бесконечное одиночество, его отчужденность от людей и от всего мира. И я стал примерно представлять, что он думал обо мне на самом деле. В его рассказе я предстал как человек, способный управлять ходом собственной жизни, знающий, куда он идет. И это чертовски меня удивило.
Но он оказался неправ, представляя, что единственным ценным опытом, полученным мною в тот вечер, был этот эпизод с печеньем: после обеда ему удалось уговорить меня сходить на одну из тех нью-йоркских литературных вечеринок, где я снова встретился с великим Осано.
Мы были заняты десертом и кофе. Эдди заставил меня заказать шоколадное мороженое. Он объяснил, что единственный десерт, подходящий к китайским блюдам — это шоколадное мороженое.
— Запомни хорошенько, — сказал он. — Никогда не съедай «печенье-гадание», а на десерт всегда заказывай шоколадное мороженое.
После чего он небрежно предложил пойти вместе с ним на вечеринку. Тут я заколебался. До Лонг-Айленда было полтора часа езды, и мне уже хотелось домой, потому что перед сном я еще часок собирался поработать.
— Да пошли, сходим, — уговаривал Эдди. — Нельзя же все время жить в таком отшельничестве, да еще под каблуком у жены. Там будет потрясная выпивка, интересный базар и бабы симпатичные. И ты сможешь завязать ценные знакомства. Критику, если он лично с тобой знаком, гораздо сложнее смешать тебя с дерьмом. И то, что ты пишешь, может гораздо больше понравиться какому-нибудь издателю, если он знает что ты неплохой парень.
Эдди знал, что издателя для моей новой книги у меня не было. А тот, что взялся издавать мою первую книгу, больше обо мне и слышать не хочет, потому как распродано было лишь две тысячи экземпляров, а до издания в мягкой обложке дело так и не дошло.
Вот так я очутился на той вечеринке и встретился с Осано. Он сделал вид, что не помнит той давнишней встречи, и я тоже. Однако неделю спустя я получил от него письмо, в котором он спрашивал, не желаю ли я зайти к нему на ленч, чтобы поговорить о работе, которую он хотел мне предложить.
Глава 23
Работать к Осано я пошел по многим причинам. Работа была интересной и престижной. Так как Осано был несколько лет назад назначен редактором самого влиятельного литературного приложения в стране, у него не хватало времени на всех пишущих для него, поэтому мне предстояло стать его помощником. Деньги были неплохие, да и работа не будет мешать написанию моего романа. К тому же, сидя дома, я чувствовал себя слишком счастливым; я уже становился каким-то обуржуазившимся отшельником. Я был счастлив, но жизнь моя была скучна. И хотелось чего-то будоражащего, чего-то опасного. Иногда я смутно припоминал мое бегство в Вегас и то, с каким наслаждением я воспринимал тогда свое одиночество и отчаяние. Ну не странно ли: с таким восхищением вспоминать то состояние несчастности и презрительно отвергать счастье, которое держишь в руках?
Но главной причиной моего согласия работать у Осано была сама личность Осано. Он был, конечно же, самым знаменитым писателем в Америке. Ему пели дифирамбы после выхода каждой его обреченной на успех книги, и он имел скандальную славу из-за своих неладов с законом и из-за своего революционного подхода к проблемам общества, а также из-за шокирующего сексуального поведения. Он вел, войну против всех и против всего. Однако на вечеринке, на которую привел меня Эдди Лансер, чтобы познакомить меня с ним, он очаровал и заинтриговал буквально каждого. Хотя народ на той вечеринке был сплошь сливки литературного общества и сами могли быть обворожительны и непросты в общении.
Не буду скрывать, что Осано зачаровал и меня. На вечеринке он вступил в яростный спор с одним из наиболее влиятельных критиков в Америке, который был, кроме того, его близким другом и почитателем его таланта. Но этот критик осмелился высказать мнение, что писатели, работающие в жанре публицистики, также создавали произведения искусства, и что некоторые критики тоже были художниками. Осано взвился, как оса, готовая ужалить.