Старик на цыпочках прокрался в другой угол, вытащил оттуда две личины и бурые шубы.
– Надевайте, – распорядился он.
Розмич удивлённо повертел в руках маску, сделанную вроде той, что видели на волхве. Но возразить не успел, Ловчан оказался быстрее:
– Зачем? Мы их и так порубаем! – В подтверждение своих слов дружинник потянул из ножен меч. Красноватый свет очага заиграл на вычищенном до блеска железе.
– Просто так нельзя, – отозвался волхв.
– Это почему же?
– Вас узнают.
– И чё? – Ловчан даже брови вскинул от удивления.
– А то. Вы завтра уйдёте, а они, прознав, что капище без защиты осталось, снова явятся. Надевайте личины. И мечами пока не машите.
– Но как же так случилось… – начал было Розмич.
– После объясню, – шикнул волхв. – Близко уже! Облачайтесь! Извиняйте, но окрутить[12] не поспею.
– И так хороши, – острил верный себе Ловчан.
Шубы оказались впору, будто страж капища точно знал, кто явится на помощь, и шил по размеру. Рукава, к удивлению дружинников, были глухими – заканчивались не прорезями, а хитро скроенными варежками, внешне походившими на медвежьи лапы.
Розмич первым разглядел, что «лапы» непростые – между «пальцев» закреплены ножи. Железо тронуто ржавчиной, но острей иного меча будет. Если сжать кулак, ножи аккурат меж костяшек становятся.
– И как такими драться? – тихо спросил он.
– Как бер дерётся, – пожал плечами старик. – Не сможешь – бей кулаком, как обычно. Ну а совсем худо станет – сбрасывай личину и руби мечом.
«Мда… – подумалось Розмичу. – Не видел ты, дед, настоящего сражения. Когда же там раздеваться-то?»
– Они обычно без броней приходят, – пояснял волхв, натягивая шубу белого зверя. – Вооружены ножами и охотницкими луками. Лучников я на себя возьму, а вы бейте тех, кто в круг пройдёт.
– Насмерть бить? – уточнил Ловчан.
– А пускай и насмерть, – поразмыслив, заключил старик. – Только одного живым оставьте.
– Добре, – кивнул дружинник.
Из землянки выбрались беззвучно, след в след. Снаружи было темно, как в бочке с дёгтем, даже звёзды отчего-то попрятались. Ноздрей коснулся студёный воздух, наполненный запахом хвои и сырости. Чудно́ ощущать дыхание осени, когда лето ещё в силе. Ещё чуднее поджидать врага не на поле брани, а в святом месте.
Волхв, который шел первым, сразу же растворился в ночной тьме. Розмич с Ловчаном разделились – первый отправился к живой изгороди, второй к идолу. Оба, как ни старались, ходили гораздо громче старца, да и звериного проворства выказать не сумели. Будь на дворе день, ни один враг не поверил бы, что перед ним нелюди.
Несмотря на ночной холод, в меховых одеяньях было жарко. Зато личины оказались на удивление удобными – на головах сидели прочнее шлемов и обзор почти не скрадывали. Хотя на кой тот обзор, если вокруг темень, в которой собственную руку с трудом различаешь?
Замерли. Каждый вслушивался в происходящее, пытаясь определить, с какой стороны нападут. Но в лесу было тише, чем на старом кладбище. Только деревья постанывали от порывов налетающего ветра да изредка потрескивали ветки.
Высокий кустарник стоял полукругом, защищая капище с южной и западной стороны. Остальную часть прикрывал валежник – перебраться через такие завалы невозможно, тем более в темноте. Так что, если придут, будут штурмовать ежевичный плетень. За ним-то Розмич и присматривал. Сперва ходил, после присел у самой ограды.
Немного погодя Розмич начал молчаливо костерить волхва, – видимо, старик и впрямь умом тронулся! Весь к нему, видите ли, идёт! Да на кой этой веси словенское святилище? Своих капищ мало?
Он уже подумывал снять личину и отправиться досыпать, как за изгородью послышалось бряцанье.
Воин, как мог тихо, отстранился. По-звериному припал к земле.
Короткий свист, и кусок ограды, кажется, шевельнулся. За свистом последовала приглушенная, неразборчивая брань. Надо думать, покусившийся на колючее растение не озаботился защитить руки и лицо.
Опять свист, уже отчётливей. Следом – треск веток и недовольное бурчание.
Розмич поймал себя на том, что наблюдает за нарушителями с огромным интересом. Так старый, умудрённый жизнью пёс глядит на крадущихся к курятнику воришек. Не посвящённым в охотницкие забавы кажется, будто страж ленив или глух, а тот всего лишь упрощает свою работу: пусть супостаты осмелеют, оставят осторожность и подойдут ближе… Разумнее совершить единственный прыжок, чем гоняться за ними по всему двору.