Особенно,... 
52 
Какая же она трусиха! Даже противно стало. Родители растили ее не такой, но все же… столько всего успело произойти за последнюю неделю, что Эвелин начинала чувствовать себя верблюдом, спина которого вот-вот сломается, если на нее положат еще хотя бы одну соломинку.
Не все, конечно, было так плохо. По прибытии в Джервилл многое наладилось: ей даже казалось, что она снова дома. Леди Джервилл очень напоминала ее мать, которая вела хозяйство с видимой легкостью и непринужденностью. Эвелин, правда, ничего, кроме шитья, не оставалось, но она не очень возражала. С ее «достижениями» за прошедшие несколько дней она была только рада, что ей не поручали никакой работы по дому – не хотелось открывать в себе новые черты непригодности, о которых она, быть может, и не подозревала вовсе.
Эвелин чувствовала себя гораздо комфортнее, занимаясь пошивом новой одежды для Пэна. Пока что он носил шоссы и тунику покойного брата Адама – благо у них был один размер. Но она считала, что ему все-таки нужно иметь свою собственную одежду. А шила она по крайней мере хорошо.
Итак, Эвелин трудилась, одновременно наслаждаясь общением с Диамандой, леди Хелен и леди Джервилл. Они все были такие хорошие, добрые, а Диаманда – очень жизнерадостная девочка – похоже, целиком взяла на себя задачу развлекать Эвелин и не давать ей грустить.
Единственной проблемой были очевидное безразличие со стороны мужа. А как же еще это можно назвать? Он постоянно избегал ее, а они даже в постели еще не были. Это не могло не расстраивать после тех надежд, что переполняли ее в первую брачную ночь, когда он с таким рвением прикасался к ней и ласкал.
Мысли Эвелин прервались, как только она дошла до комнаты рядом с той, в которой должна была жить вместе с мужем.
Глубоко вдохнув, Эвелин приложила ухо к двери, чтобы хоть приготовиться к тому, что ее ждет, но ничего не услышала, даже шепота. Распрямив плечи, Эвелин приготовилась постучать, но, вспомнив о настоянии леди Джервилл, опустила руку, постояла еще секунду, затем открыла дверь.
Дэвид отправил ему в рот очередную ложку гуляша, и тут Пэн услышал, как открылась дверь. Он думал, что вошел отец, но, повернувшись, чуть не подавился, увидев на пороге жену.
Удивление в ее глазах подсказывало, что она скорее всего не ожидала его здесь застать или же просто не знала, чем он занимается.
Пэн перевел взгляд на оруженосца. Он был несказанно рад появлению этого мальчика. Первые дни после пожара стали в жизни Пэна, пожалуй, худшими. Травма рук лишила его возможности самому справляться с простейшими повседневными задачами – накормить себя, одеть, помыть… Даже сходить по личным надобностям не получалось без унижения. Он мог своими лапами спустить шоссы с бедер, а вот надеть обратно не получалось. Отец помогал ему, как мог, но для Пэна существование превратилось в кошмарный сон.
Действительно, приезд в Харгроув стал спасением – наконец появился верный помощник. Но, несмотря на это, Пэн был слишком горд, чтобы позволить другим видеть, насколько он беспомощен, – не важно, как часто приходилось это скрывать. Поэтому с тех пор, как появился Дэвид, Пэн с его помощью ел вдали от всех. В первую ночь мальчик кормил его на поляне у реки. Когда они добрались до Джервилла, Пэн велел ему приносить еду наверх, в комнату Адама. Затем мальчик помогал ему раздеться перед ванной, и на этом очерчивалась граница. Дэвид предлагал – конечно, с большой неохотой – помыть его, но Пэн, не желая позорить ни себя, ни его, просто обходился недолгим лежанием в воде.
По такой схеме они и жили. Каждое утро Дэвид одевал Пэна, затем всюду следовал за ним, исполняя свои обязанности. Когда подходило время обеда, Пэн отправлялся наверх и ждал, пока Дэвид принесет из кухни еду. Так же проходил и ужин. Позднее мальчик помогал Пэну лечь, затем отправлялся спать на соломенной подстилке в углу.
– Так, Дэвид, спасибо, я закончил. Можешь отнести это обратно в кухню.
Оруженосец помедлил, очевидно, сомневаясь, что Пэн решил остановиться, съев только половину. Тем не менее он кивнул, забрал оставшееся и, пройдя мимо Эвелин, вышел из комнаты.
Пэн перевел взгляд на жену. Сначала она в нерешительности стояла у порога, затем, подняв голову и расправив плечи, вошла и закрыла за собой дверь. Он настороженно ждал, что же последует за этим.
– Так значит, вы едите здесь не потому, что избегаете меня?
Пэн был так шокирован ее словами, что даже рот открыл. Опомнившись, он изумленно воскликнул:
52 
