Он расплылся в улыбке, переполненный адреналина.
— Конечно.
Она улыбнулась, на мгновение их взгляды встретились, а потом она сдвинула тонированные очки для чтения с волос на переносицу и очень по-деловому протянула ему руку.
— У тебя получилось, и я очень рада. До свидания, Бадди.
Желаю удачи.
До свидания! Да что она — с ума сошла?
— Э-эй… — Он судорожно сглотнул. — А когда я узнаю?
— Мы свяжемся с твоим агентом.
С каким еще агентом? Но признаться в печальном факте, что агента у него нет и не было, никак не приходилось. Придется поддерживать непрерывную связь с Ингой.
— Да, — сказал он неловко. — Но примерно когда?
— Когда мы решим, — ответила она твердо, кончая разговор.
И, повернувшись, направилась к двери, напевая про себя. Она испытывала почти такое же опьянение, что и он. Поработать с актером — и получить результат! Это взбадривало, как ничто другое.
Ей не терпелось увидеть его на экране.
Неудивительно, что Нийл забывает обо всем, когда снимает фильм. Ведь все в руках режиссера. Он… она творит магию.
И какое это наслаждение!
Бадди проводил ее взглядом. Ей-то хорошо! Она свое получила. А каково ему?
Подошла гримерша.
— Последний дубль был потрясающ! — объявила она с восторгом. — Не удивлюсь, если роль отдадут тебе. Меня ты просто с ног сшиб.
Вот это другое дело! Приятно послушать. Он преисполнился самоуверенности.
— А почему ты так считаешь? — спросил он.
— Чувствую, и все тут.
— А другие пробы ты видела?
— Пока только одну. И он тебе в подметки не годится.
— Еще бы! Но все-таки расскажи мне о нем. — Он взял ее за локоть. — Пойдем выпьем кофе.
Невредно узнать что-нибудь о конкурентах. Очень невредно!
Глава 24
Какими одинаковыми выглядят окраины всех городов. Съезды за съездами с гигантских шоссе, возле которых ютятся одноликие бензоколонки, мотели и кафе.
Дек хотел только одного — ехать быстрее все вперед и вперед.
Огайо, Индиана, Миссури, Оклахома уносились назад справа и слева, почти незамеченные. Шоссе обрело гипнотическую силу, звало его, манило милю за милей к конечной цели.
Джой манила его и морочила.
Джой смеялась над ним.
Он часто замечал, как она смеялась.
Стерва.
Она теперь мертвая.
Сама виновата.
— Я хочу познакомиться с твоими и составить планы. Хватит мной помыкать. — Она злобно на него уставилась. — Слышишь, что я говорю?
Конечно, он слышал. Она твердила одно и то же неделю за неделей, а он неубедительно отговаривался.
— Ты что, думаешь, я для них нехороша? Так, что ли? Забирай свое хреновое кольцо и запихни его, куда солнце не светит! — Она сдернула с пальца дешевенькое гранатовое колечко и швырнула в него. — Либо ты меня с ними познакомишь на этой неделе, мальчик, либо катись куда подальше!
Он хотел на ней жениться. Он не передумал. Только лучше было бы пожениться втихую. А тогда он привел бы ее домой, и им пришлось бы ее принять.
Он ей так и предложил, но она и слушать не захотела. Нет, пусть все будет «по-приличному», требовала она. «Как у всех людей». Она даже купила журнал «Новобрачная»и вырезала фотографию подвенечного платья.
— Они что, не хотят со мной знакомиться? — спрашивала она мрачно. — Не желают знать невесты своего драгоценного сыночка?
Он не решался признаться, что вообще им про нее не заикался.
Какую бы девушку он ни привел в дом, они ее не одобрят. И уж подавно не одобрят Джой, ярко одетую, намазанную, в вихрах оранжевых волос.
— На следующей неделе, — неуверенно пообещал он.
Он же ее любил. Она удовлетворяла его плоть, а ведь это же и есть любовь.
— Ну, смотри, если опять соврешь… — Она зашипела, как помоечная кошка.
Он не врал. Но почему от мысли, что он знакомит ее с родителями, у него начинало стучать в голове? Почему он так их боится?
И нахлынули воспоминания.
Ему шесть лет, и вместе с приятелем он лепит пирожки из грязи. Является его мать, лицо тьмы, голос — пронзительный визг:
«Скверный грязнуля! Я только утром надела на тебя чистый костюмчик! Марш домой».
Она била его, пока все ее лицо не покрылось каплями пота, а у него по ногам не потекла кровь. Его отец ничего не сказал.
Это было первый раз, но их потом было очень много. И всегда из-за пустяка — недоеденный завтрак, тряпка, брошенная на полу ванной. Когда ему исполнилось шестнадцать, избиения прекратились так же внезапно, как и начались. Но теперь она хлестала его словами. Поток упреков и поношений действовал губительнее физической боли.