— Нет, конечно же, нет. Я такого никогда не сделаю.
— Но ведь ты только что сказала мне, что я глуп и смешон. Или это само было смешно и глупо?
— Извини. — Она не собиралась говорить этого, но слова выскочили как-то сами по себе. Ханна бы не стала извиняться, подумала она, потому что он действительно сказал смешную глупость. Но ей хотелось, чтобы мрачность исчезла с его лица, она хотела чтобы он шутил и любил ее снова, так же, как раньше.
— Ладно, моя малышка. — Брикс отпустил ее руку и налил вина в ее стакан. — Беда в том, что все это не так.
— Что не так? — спросила Эмма, смущаясь.
— То, что ты никогда меня не бросишь ради кого-то другого. То, что ты всегда будешь мне верна. Что ты никогда никак не причинишь мне боли. Все это не так.
Слова прозвучали, как удары молота, и Эмма вся сжалась.
— Я не понимаю, а чем ты говоришь. Я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль, Брикс, ты же знаешь. Я люблю тебя.
— Правда? Поистине правда? Что ж, может быть, нам стоит немного об этом поговорить.
Тут официант подошел забрать их десертные блюдца:
— Мадемуазель закончила?
— Что? — Она посмотрела вверх на него. — А. Да, я закончила.
— Два кофе, — сказал Брикс. — И два коньяка.
— Брикс, я на самом деле не хочу…
— А я хочу. И кроме того, ведь у нас праздник, не так ли? Мы празднуем Рождество. Да, и еще: любовь и верность Эммы. Не стоит это забывать.
Эмма почувствовала дурноту. Весь ужин его настроение менялось скачками, а теперь он сам полностью изменился — и голос, и лицо, и даже поза. Будто сейчас она сидела напротив совершенно чужого человека.
— Брикс, пожалуйста, не надо. Я не понимаю, чего ты хочешь.
— Я хочу знать, почему ты решила меня погубить.
Она беспомощно уставилась на него. Он в ответ поглядел безо всякого выражения. Официант вернулся с кофе и коньяком, и Брикс взял свой стакан, все еще глядя на нее. У него был вид совершенно расслабленного человека, но глаза смотрели сквозь Эмму, как будто ее здесь вовсе не было.
— Не так давно, — сказал он, чуть выждав, — я просил тебя кое-что для меня сделать. Не такое уж сложное дело, но нечто важное для меня. Я просил тебя кое-что подержать в себе. Ты шпионила в моем кабинете и прочла пару бумаг, которые тебе читать не полагалось, и я сказал тебе, что мне может повредить, если ты расскажешь о них кому-нибудь, ты обещала этого не делать. Я правильно говорю? — Он подождал. — Правильно я говорю?
— Да, но…
— Да, но ты все же рассказала. Так? Милая, верная, любящая Эмма взяла да и сделала то, чего обещала не делать. Так? Кстати говоря, вот как раз то, о чем ты говорила, рассуждая о своем псе. А? Тебе нравилось с ним беседовать, потому что не тате уж многим людям ты можешь доверять без опаски, что они выболтают всем твои секреты. Ты так ведь сказала, верно? Что ты и сделала. Скольким?
— Что?
— Скольким людям ты выболтала?
Эмма попыталась собраться с мыслями. Как они заговорили об этих записках? Они весь вечер даже не вспоминали о компании. И какое отношение к этому имеет Тоби?
— Скольким? — повторил Брикс, наклоняясь вперед. — Я спрашиваю тебя.
Она не может вмешать сюда Джину. Не теперь, он слишком зол. И она даже не может сделать вид, что был кто-то другой: она столько раз врала ему.
— Я не говорила, — прошептала она, потом прокашлялась. — Я никому не рассказывала.
— Ты врешь.
— Я беспокоилась о тебе: ты не рассказываешь мне о своей работе почти совсем ничего, но я волновалась за тебя и….
— Не достаточно волновалась. Черт возьми, так скольким людям ты рассказала. Слухи идут по всей лаборатории.
— Да нет же! Почему ничего раньше не было.
— Да, ты не слишком-то умная спорщица. Я услышал о них только сегодня, на рождественском вечере" кто-то спросил меня об отсрочке выпуска.
— Но ведь ты сказал, что вы этим и занимаетесь. Почему люди не могли этого знать. Все могли знать.
— Я говорил тебе, что эта история может повредить репутации компании, если выйдет наружу. Помнишь? Мы не трубили о ней на всех углах. Но Эмма трубила. Эмме все равно, верно? Маленькой Эмме наплевать на компанию и на Брикса…
— Нет! Не наплевать! — Эмма понимала, что он говорит что-то несуразное, она знала, что права, и что он все переворачивает с ног на голову, но она была смущена и начала тревожиться. Брикс никогда с ней так не говорил. Все происходящее казалось чем-то зловещим, как будто захлопнулись какие-то двери, как будто все закончилось. Она поглядела на дымящуюся чашку с кофе перед собой и подумала, станет ли ей от него лучше или хуже. Она взяла чашку и резко отпила, обжигая язык. Из глаз потекли слезы: — Брикс, мы были так счастливы, ты был такой милый и любящий, зачем ты это делаешь?