Въехали в Кремль и после нескольких поворотов остановились.
Там, на территории Кремля, дождь шел посильнее. Капли барабанили по машине с такой силой, что казалось, это град сыплется с неба.
Выскочив из автомобиля, Добрынин и Виктор Степанович быстренько добежали до торцевой служебной двери уже знакомого здания, но сухими выйти из-под дождя им не удалось, и милиционер, стоявший там на посту, встретил их искренним сочувственным взглядом.
Кряхтя из-за неприятных ощущений попавшей за шиворот воды, Виктор Степанович показал милиционеру свое удостоверение. Добрынин достал мандат, народного контролера и тоже протянул его стоявшему на страже человеку. Прочитав мандат, милиционер пристально посмотрел на котомку в руках Добрынина.
— Там что? — спросил он.
— Документы для товарища Калинина, — ответил народный контролер.
— Проходите, — кивнул милиционер.
Виктор Степанович и Добрынин поднялись по неширокой мраморной лестнице, покрытой истоптанной тысячами, а может быть, даже миллионами сапог бывшей красной ковровой дорожкой.
Добрынин внутренне улыбнулся тому, что в этот раз милиционер не стал обыскивать его котомку, в которой, кроме портфеля с документами, лежал и топор, и портрет Кривицкого. Внутренняя радость Добрынина была простой и по-крестьянски невинной.
Прошли длинным коридором. Остановились у двери. Тот же скромный кабинет, почти лишенный мебели — только большой рабочий стол, заваленный бумагами и папками, и маленький приставной столик с тремя стульями, да еще книжный шкаф, стоящий под стенкой напротив.
— А-а! — обрадовался товарищ Калинин, увидев Добрынина. — Паша! С приездом! Давненько тебя не видел! Добрынин растерялся и даже не сразу поздоровался — никак не ожидал он, что товарищ Калинин так хорошо его помнит.
— Ну что ты стал в дверях! — шутливо возмутился хозяин кабинета. — Проходи, дорогим гостем будешь! — И сразу же, обернувшись к Виктору Степановичу, сказал Калинин уже совсем другим голосом: — А ты, Степаныч, пойди, скажи, чтоб чай принесли, и можешь пока отдыхать!
Прошел Добрынин к приставному столику, уселся на стул. Котомку опустил на пол, под ноги. Калинин уселся напротив и уставился своим проницательным взглядом в глаза народному контролеру. А контролер смотрел на товарища Калинина и удивлялся — совсем не изменился товарищ Калинин, только на лацкане того же пиджака появился еще один орден, а кроме этого и две заметных заплатки, сделанных грубо, из-за чего Добрынин решил, что их сам хозяин кабинета себе нашил. Одна заплатка выглядывала из-под левой мышки, вторая — справа над карманом.
— Ну что, как там работа? — заинтересованно спросил товарищ Калинин.
Добрынин сожалеюще чмокнул языком — понимал он, что как только начнет свой рассказ, так сразу и испортится настроение у товарища Калинина, но говорить надо было, ведь именно по этой причине прибыл он сюда, пролетев на бомбардировщике почти над всей страной.
— В общем по-разному… — нерешительно начал Добрынин.
— Ты не бойся, говори все как есть! — перешел на серьезный тон хозяин кабинета.
— Тогда дела плохие, — признался ободренный словами Калинина народный контролер.
И рассказал Добрынин о гибели коня, летчика и Федора, о безобразиях, организованных в Хулайбе Кривицким, о казни Кривицкого и, конечно, о таинственной истории с передачей партвзносов японцам. С особой грустью рассказал Добрынин о вмерзших в лед народных контролерах и о том, как сам он чуть не разделил их судьбу.
Товарищ Калинин слушал рассказ народного контролера внимательно и ни разу не перебил его. Под конец рассказа заметил Павел Александрович, как наполнился взгляд Калинина справедливой злобой.
В кабинет постучали. Красноармеец принес чайник, два стакана в подстаканниках, жестяную коробку с рубленым рафинадом. Поставил все на столик и, взяв под козырек, вышел.
— Да-а, — скорбно протянул Калинин. — Ну давай чая выпьем. Правда, к чаю ничего нет… Время тяжелое у нас.
— У меня тут печенье есть, — сказал на это Добрынин и, наклонившись к котомке, вытащил оттуда пачку «На посту».
Выложил печенье на стол, потом сам разлил чай по стаканам.
— Хорошее печенье! — заметил Калинин. — На Севере купил?
— Да нет, тут, в Москве, в Центральном магазине.
— Ну, тогда не так уж плохо. Я-то сам и не знаю, что там, за Кремлевскими стенами. Нет времени спать, не то, что в город выходить! Ну а портфель, о котором ты сказал, он у тебя с собой?