9 
— Колено, Лестер! — с жаром уточнила Калли. — Колено. И оставить его калекой, чтобы он мучился до конца жизни. У него будут адские боли каждый раз, когда усилится влажность. Ему придется напрягаться при ходьбе. Я хочу, чтобы Ноэль Кинси страдал. Страдал, Лестер! И в дождливые дни, когда станет холодно и сыро, я буду вспоминать о нем и радоваться его несчастью!
— Ты бессердечное создание, Каледония Джонстон, — сказал Лестер, глядя на нее с нескрываемым обожанием. — Беспощадная до мозга костей, как мне кажется. Я не могу тебе передать, как меня восхищают эти качества в женщине. Выходи за меня замуж. Выйдешь, Калли?
Она запрокинула голову и рассмеялась. Сколько она себя помнила, Лестер вечно ее смешил. Старше на целых три года, он тем не менее всегда занимал подчиненное положение. С малых лет верховодила Калли. Водить Лестера за нос было для нее таким же обыденным занятием, как кувыркаться на травянистом склоне холма. Она очень любила своего друга, одновременно компаньона и надежного помощника, а в данном случае — и добровольную жертву. По сути, она питала к нему такие же чувства, как к своему брату Джастину.
Светлый, как летнее утро, голубоглазый, как весеннее небо, Лестер был выше ее на добрых полфута и в силу своего пристрастия к еде весил в полтора раза больше. Он почитал не только хорошую пищу, но даже такую немудреную, как те две булки, которые он только что съел с огромным удовольствием, словно их окропили прекраснейшей амброзией. Природа наделила его добрым сердцем и покладистостью. Калли он всегда напоминал щенка и был чем-то вроде мягкого уютного одеяла, исправно служившего ей с тех пор, как малютке исполнилось пять лет.
Но почему тогда ей так хотелось дать этому хорошему человеку в ухо?
— Послушай меня, Лестер, — осторожно начала она, приготовившись уговаривать его, словно ребенка. — Мы с тобой преодолели столько трудностей! Удачно солгали твоему отцу, моему отцу. Ничтожно жалкая вещь в том и другом случае — но необходимая. Мы месяцами копили деньги, чтобы заплатить за эту лачугу. Три дня и две ночи ехали сюда под видом обычных пассажиров, мы узнали, где живет Ноэль Кинси. Наконец выследили его. Все шло точно по плану…
— До того момента, пока ты не влезла совсем в другую карету, — весело заметил Лестер и снова облизал пальцы, а затем вытер их о свой большой воротник. Лестер никогда не давал пище пропасть, но всегда оставлял ее следы на одежде, как свидетельство того, что он ел.
Калли простерла руки, неохотно кивая:
— Все верно, все верно. Мы допустили небольшой просчет.
— Мы? О, я так не считаю, Калли. Я к этому небольшому просчету не причастен. Никоим образом.
На это Калли любезно улыбнулась, отвесив своему товарищу по заговору изысканный поклон.
— О-ля-ля! Вы совершенно правы, мистер Плам! Я пыталась переложить вину на ваши широкие плечи. Как это похоже на меня — жалкую, худшую из женщин! Простите меня, сэр, прошу вас.
— У-уф! — воскликнул Лестер. — Мне совсем не нравится, как ты говоришь. Видит Бог, не нравится. Ты хочешь причинить мне боль? — спросил он с некоторой опаской и занял оборонительную стойку, выставив вперед одну ногу и скрестив над головой руки. — Я только сказал, что у нас возникли небольшие трудности, вот и все.
— Да, Лестер. У нас возникли небольшие трудности. Произошла маленькая заминка. Кстати, единственная после целого ряда подлинных достижений. Разве это причина для того, чтобы отказаться от нашего плана? Или ты оробел после первой неудачи? Неужели ты считаешь, что я отступлюсь? Я так не думаю, Лестер. Не думаю. И ради Бога, перестань крючиться, на тебя смотреть больно. Можно подумать, я собираюсь швырнуть в тебя эту страшную статуэтку.
Смерив Калли пристальным взглядом, Лестер начал медленно опускать руки. Когда он полностью выпрямился, к нему вернулось чувство юмора.
— Просто тебе понравилось носить эти брюки, — насмешливо сказал он и весело улыбнулся, давая понять, что это всего лишь шутка. Или это была увертка, чтобы избежать удара по голове, так как Калли уже взялась за увесистый бюст, возвышавшийся на столе.
Она повернулась к стоявшему возле двери потрескавшемуся, потемневшему зеркалу и взглянула на свое отражение. В поле ее зрения оказался Лестер, так раскормивший себя за полдюжины предшествующих лет, что брюки сидели на нем в обтяжку. Зато ее, взятые напрокат, были такие свободные и удобные! Носить их оказалось сплошным удовольствием. Высокие сапоги с отворотами ей тоже очень нравились. С некоторых пор она обожала ходить широкими шагами, как мужчина, щелкая каблуками по тротуарам тех самых улиц, где Соломон говорит «гуд морроу». Теперь она тоже могла размахивать своей тросточкой и прикасаться кончиками пальцев к загнутым полям касторового цилиндра при встрече с дамами. О, если бы ее вдруг посетило вдохновение, она даже сплюнула бы в придорожную канаву.
9 
