Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
140 
Я купил себе гуманный будильник. Он не звенит, а попискивает. В семь утра я уже набрасываю халат, завариваю кофе. Заглядываю в спальню. Светлана спит на животе. Ее голова накрыта подушкой. Одна рука протянута на другую сторону широкой кровати, туда, где раньше спал я. Может, я ей снился? И она искала меня во сне?
Я тихонько прикрываю дверь. Пускай спит.
Сегодня я уйду пораньше. Шоферу я сказал приехать без четверти восемь. Шофер у меня сложноватый. Еще никогда у меня не было шофера с отчеством, а тут сразу – Виктор Андреевич. А как можно наладить отношения с таким шофером? Да никак! Будь он Вася или Петя, можно было бы по дороге и пошутить, и анекдоты новые рассказать и послушать. А с Виктором Андреевичем, у которого и костюм не хуже моего, шутить не хочется.
Вот и едем мы с ним молча с бульвара Леси Украинки на Банковую. Час пик еще впереди, машин мало. И я радуюсь, что уже минут через десять оставлю шофера в машине и зайду в парадное своего нового места службы, зайду в свой кабинет, который я уже начал потихоньку обживать.
159
Крым. Форос. Госдача. 1 января 2016 года. Ночь.
Вертолет с художником и картинами приземлился около полуночи.
Майя уже отдыхала, и будить ее мне не хотелось. Мое теплое чувство к ней начало понемногу остывать. Близость не принесла радости. Скорее, наоборот. Близость открыла ее мне полностью, и теперь у меня не осталось ни малейшей иллюзии относительно Майи. Эта женщина, переставшая быть загадкой, утратила в моих глазах и чувствах свою былую привлекательность. Я мог бы «нарезать» салат из тех ее слов и движений, которые уничтожили ее милый образ в моем сердце. Но зачем? Умерла так умерла, как в старом анекдоте про тещу. Впрочем, и не умерла вовсе. Просто оказалась обычной. Из таких вырастают капризные старушки для сказок о золотой рыбке. Поэтому искусством и общением с художником я буду наслаждаться сам, без нее.
Вид у художника сонный. Он только что развесил в столовой свои картинки. Стоит перед одной из них. Рассматривает, словно не сам ее нарисовал.
Я подхожу тихонько. Заглядываю ему через плечо. На картине базарные весы. На левой чаше этих весов лежит куча карманных часов с цепочками. На правой – два будильника и буханка хлеба. Будильники и хлеб весят больше. Я никогда не любил математику, но эта задачка мне кажется забавной.
– Тебя как зовут? – спрашиваю я.
Его голова от неожиданности вжимается в плечи. Он медленно оборачивается.
– Владимир Макеев, – представляется он негромко.
Проседь в волосах. От глаз к вискам – морщинки от частого прищуривания. Ему лет пятьдесят – пятьдесят пять.
– Скажи, Володя, какой тут тайный смысл? – спрашиваю я, кивая на картину.
– Тайный? – переспрашивает он. – Нет тут тайного… Хотя… – он пожимает плечами. – Во всем можно искать тайный смысл.
– Ну вот я и ищу, – признаюсь я. – Сколько там часов слева?
Художник Макеев смотрит на левую чашу своих весов. Ему, видимо, лень считать.
– Давай вместе, – предлагаю я.
Мы вместе вслух считаем карманные часы. Получается тридцать три.
– Так, – говорю я. – Видишь, две тройки! Уже тайный смысл! А на правой чаше два будильника и хлеб. Три предмета. Это специально?
– Нет, – почему-то испуганно отвечает он. – Это случайно.
– Ну как же случайно? – спорю я. – Должен быть тайный смысл! Это же искусство! Загадка!
– Нет, не обязательно! – почти шепотом возражает он. – Конечно, философский смысл можно искать, но вообще-то это искусство ради искусства. Хотя вам, наверно, это непонятно. Вы человек конкретный!
Его смелость мне нравится. Спорить с ним больше не хочется. Хочется согласиться. В чем-нибудь мелком.
– Почему же непонятно? Искусство ради искусства? Вполне понятно и знакомо. Это то же самое, что президентство ради президентства.
– А разве такое бывает? – удивляется он.
– Конечно! На каждом шагу!
Он смотрит на меня с подозрением. Интересно, о чем он в этот момент думает?
– Хочешь виски?
– Я не пью. – На лице Макеева возникает чувство вины.
– Ну тогда я сам. А тебе что? Чай?
– Чай.
Помощник заглядывает на окрик «Эй!» в столовую и тут же, получив приказ, исчезает.
– Скажи, – я снова оборачиваюсь к художнику, – а если б тебе хорошо заплатили и за это попросили придумать к каждой картине тайный философский смысл. Ты бы смог это сделать?
140 
