Последние отзывы

  38  

Папа заявил, что это не имеет значения, на земле хватит места для всех. Я смотрела на папу в отчаянии. Мне хотелось крикнуть ему: “Тебе следовало подумать заранее. Это все случилось по твоей вине”. Но эти слова так никогда и не сорвались у меня с языка. Они остались внутри, отравляя мою жизнь. Я слишком сильно любила отца, поэтому только в глубине моей души нашлось пристанище ярости и разочарованию.

В школе страшная правда снова обрушилась на меня. Как-то раз Джанин Тайбер подкралась ко мне и прошептала:

– Тебе лучше быть повежливее со мной, а не то я скажу своему папе, чтобы твою маму выкопали. Это мой папа дал деньги на ее похороны. Вы воспользовались нашей благотворительностью.

– Врунья! – моментально ответила я, но она все повторила еще раз. Меня ослепила ярость.

Понимая, что даже Джанин не станет говорить неправду о таких вещах, я ударила ее по лицу. Она потеряла последний передний молочный зуб, но никому ничего не сказала. Это стало лишним доказательством того, что она не обманула меня. Джанин не рискнула рассказать родителям, каким образом она спровоцировала меня.

Я никогда не спрашивала отца о расходах на похороны. Если мистер Джон дал ему деньги в долг, то папа их отдал и ничего не сказал мне. Но зло уже свершилось. Он все время горевал о маме, а я наказывала его тем, что никогда не проронила перед ним даже слезинки. Папа носил маленькое мамино обручальное кольцо на цепочке. Я спала в ее рубашках, надевала ее свитера, тащила к себе все, что могло мне подойти. Но уже тогда, в эти первые недели и месяцы, я изменилась. Папа почувствовал это, лишь когда я стала старше, но сначала не замечал ничего.

Я кралась за ним по ночам, когда светила луна, и смотрела, как он стоит перед Железной Медведицей, подняв залитое слезами лицо к одинокому белому ночному светилу. Его горе превосходило мое, поэтому мне было легче скрывать, что я тоскую без нее и виню во всем его. Два убитых горем человека для нашей семьи это перебор. Теперь я сознавала собственную силу. Мир моего отца, его искусство, его небольшие странности, все это казалось мне эгоистичным и непрактичным. В конце концов ведь это я спасла Артура и вернула его к жизни.

В такие ночи, когда отец возвращался в дом, я карабкалась на Медведицу и усаживалась ей на спину. Я всегда находила какую-нибудь обломанную ветку, чтобы прихватить ее с собой. Со всей своей силой я охаживала палкой неподдающиеся углы и округлости скульптуры, разъяренная тем, что моя боль, утраченное волшебство, обманутая вера не оставляют ни одной царапинки на ее стальном теле. Я не дождалась ни капли сострадания от этого творения, способного отнять у меня все, что я так любила. “Лгунья, убийца, воровка”, – приговаривала я в такт ударам. На нашей уютной ферме, где совсем недавно жили сказочные образы, теперь правили жестокие и безжалостные силы. Я собиралась убежать из этого царства несправедливости, где я ничего не могла с этим поделать. И лишь когда я сделалась такой же несгибаемой и прочной, как безответный железный истукан, я попыталась вырваться на волю.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 7

Двадцать два года спустя

Анджела хранила альбом с вырезками о подвигах сына, хотя она никогда не говорила об этом Квентину. В пухлом томе была и статья, вырезанная ею из журнала для ветеранов. Журналист взял интервью у солдата, служившего вместе с Квентином во время войны в Заливе в 1991 году.

“Командиром нашей роты рейнджеров был кадровый военный по фамилии Рикони, но мы прозвали его Рентгеном за то, что он мог видеть вещи насквозь. Этот капитан умел ловко разобрать все что угодно, исправить и собрать обратно, так что вещи получались как новенькие. Ему никогда не требовались ни схемы, ни прочие бумажки. Если его попросить, он починил бы все: личное оружие, пушку, черт, да что там, даже целый танк.

Я слышал, что он родом из не слишком благополучных кварталов Нью-Йорка. Он умел говорить, как уличные хулиганы. Но при этом был очень воспитанным и образованным человеком. По его глазам можно было догадаться, что есть что-то такое, о чем ему никак не забыть. Вероятно, поэтому он и остался в армии. Наверное, дома его не ждало ничего хорошего. С ним легко было ладить, однако связываться с ним никто не решался. Капитан любил читать стихи и прочую чушь в том же духе. Господи прости, он даже говорил по-латыни.

Но капитан Рикони всегда оказывался рядом, если мы нуждались в нем. Как-то раз наша машина заехала на иракское минное поле. Пятеро ребят были тяжело ранены, они кричали и стонали. Но никто не решался подойти к ним. Тогда капитан Рикони посмотрел внимательно на те места, где уже взорвались мины, нашел путь между ними и добрался до солдат. Пять раз он ходил туда и обратно, вынося их по одному, а мы стог ли и глазели. Обычно офицеры не рискуют собственной задницей.

  38