Последние отзывы

  116  

Сэр Ральф в недоумении развел руками.

— «Хозяину»? Какому «хозяину»? Я ничего не понимаю.

Максвелл улыбнулся.

— Вашего понимания и не требуется. Я предоставлю вам «хозяина», которого вы убьете, а потом погребете вместе с пеплом от конверта там же, в парке.

— Я не стану никого убивать, Максвелл! — холодно произнес сэр Ральф, осмелившись сказать то, чего никогда не осмеливался сказать Вильяму.

— Вы действительно ничего не поняли, мой друг. Вам придется лишь убить птицу, точнее петуха, — ответил Максвелл, делая шаг в двери. — Итак, до нашей завтрашней встречи в полночь.

— Петуха? — сэр Ральф поднялся, в изумлении глядя на Максвелла. — Как же я не догадался! Вы ведь цыган, я прав?

Максвелл обернулся. На лице его была улыбка.

— Я один из князей Египта, как мы предпочитаем, чтобы нас называли. Итак, до свидания, мой друг. Спите спокойно, поскольку ваши испытания почти подошли к концу.

Томас нравился Дули, действительно нравился, в этом не могло быть никаких сомнений. Однако иногда он сожалел о том, что не остался дома в Филадельфии, где мог бы спокойно курить трубку, сидя после обеда в своем любимом кресле и слушая, как Бриджет с тещей ругают за какую-то очередную провинность детей.

Но он отправился в Лондон, вызвался помочь своей стране, сменив домашнюю тиранию на тайные интриги. Жаль только, что эти самые тайные интриги были большей частью невероятно скучны, сводясь к подпиранию стен и фонарных столбов в ожидании того, чтобы хоть что-нибудь произошло. Когда же что-то все-таки происходило, ему все равно приходилось обращаться за объяснениями к Томасу.

Он провел большую часть дня перед особняком Хервуда, то и дело отскакивая в сторону, чтобы пропустить прохожих, которых было здесь пруд пруди, и отбиваясь от уличных торговцев и ремесленников, наперебой предлагавших ему что-нибудь купить у них или лудить его горшки и кастрюли. За эти несколько часов он устал больше, чем за тот месяц, когда все их с Бриджет шестеро детей заболели корью, и они сбились с ног, ухаживая за ними.

Но Томас оказался прав. Снова. Человек с черными бровями явился к Хервуду почти через два часа после того, как Дули занял свой пост, и оставался там какое-то время. Глядя, как он весело насвистывает, удаляясь по улице, Дули покачал головой, подумав про себя, что подобная веселость определенно не сулит сэру Ральфу ничего хорошего.

Смахнув с галстука крошки кекса с тмином, который он купил и съел несколько минут назад, чтобы, сказал он себе, как-то провести время, Дули оторвался от стены, натянул поглубже на голову котелок и последовал за человеком со странными сросшимися бровями.

Он старался держаться от него на некотором расстоянии, делая все возможное, чтобы смешаться с заполнявшей тротуары толпой, и время от времени останавливаясь и задирая вверх голову с видом туриста, после чего вновь сжимал в руке позолоченный набалдашник своей трости и шел дальше, стараясь не терять чернобрового парня из вида.

Парень, который был лет на двадцать моложе Дули и весил стоуна на три меньше ирландца, шел быстро, так что когда Дули наконец добрался до Ковент-Гарденского рынка, в руках у парня уже была клетка с живым петухом и он куда-то направлялся. Дули последовал за ним.

Минут через пятнадцать он увидел, как парень вместе с клеткой вошел в какой-то захудалый трактир неподалеку от набережной Темзы.

— Нужно поскорее сообщить об этом Томми, — пробормотал Дули вслух и, крутанув в руке трость, зашагал по улице в надежде найти за углом кэб. — И если он сможет здесь что-нибудь понять, то я поцелую мамашу моей дорогой Бриджет прямо в губы, когда в следующий раз увижу ее.

Берясь за ручку двери в гостиную, Маргарита испытывала некоторую тревогу, поскольку Финч сообщил ей лишь, что к ней с визитом пожаловал один из ее «старых дуралеев», после чего с презрительным видом удалился, явно не желая иметь ничего общего с подобными делами.

Дневник отца был в полной безопасности, у нее в кармане, так как когда к ней явился с докладом Финч, она сидела в малой гостиной, перечитывая записи отца и зачеркивая первые написанные им строчки: «П. Т. — тщеславен, полагает, что все знает. Задайте ему любой вопрос, и он вам ответит». И чуть ниже: «Стинки — готов проиграть последний пенни».

Оставались три строчки, с которыми ей предстояло разобраться, но уже очень скоро — сегодня вечером — еще один падет жертвой ее пера и ее решимости. «Лорд М., — гласила третья строчка, — любит деньги больше всего на свете. Сластолюбивый волокита и паяц с мозгами насекомого».

  116