116 
И Якобек…
Запел мой сотовый телефон, забытый в одном из горшков с цветами среди золотистых рождественских шишек. Я неторопливо взяла его, поднесла к уху и прислонилась к перилам — усталая старая женщина всего лишь сорока лет.
— Алло?
— Мать!
Мрачный голос моего сына заставил меня выпрямиться и снова почувствовать себя молодой.
— Дэвис! Я так рада, что ты позвонил…
— Я звоню из-за Якобека, — сказал он.
Когда я в тот вечер приехала в больницу в Бетседе, Якобек уже лежал в послеоперационной палате. У него было пробито легкое, он потерял много крови из двух артерий, перерезанных ножом. «Ему повезло, что он остался в живых», — сказали врачи после операции.
— Живой, — прошептала я, прислонившись к стене. — Живой…
Агенты секретной службы охраняли все входы в это крыло. Я добралась до отделения интенсивной терапии, но мне не разрешили его увидеть.
— У нас есть приказ миссис Джекобс никого к нему не пускать, — вежливо, но твердо сказали мне.
Эдвина. Ал улетел в Китай вести очередные переговоры, так что Эдвина управляла ситуацией и сидела около Якобека в палате вместе с несколькими родственниками со стороны Ала и священником. Услышав о священнике, я едва не упала, но потом вздохнула с облегчением, узнав, что это всего лишь друг семьи и молится он о скорейшем выздоровлении Якобека.
Я прошла по коридору в поисках питьевого фонтанчика и, повернув за угол, столкнулась с Дэвисом. Мы печально посмотрели друг на друга — мать на сына, сын на мать.
— Он поправится, вот увидишь, — сказал Дэвис. — И я этому очень рад.
— Хорошо. А ты сам как?
— У меня есть вопрос. Когда ты повредила руку и отец отвез тебя в больницу, это на самом деле был несчастный случай?
— О, Дэвис!
Он закрыл глаза, выдохнул, потом открыл их снова, и я почувствовала, что он изменился. В его глазах появилась непривычная твердость. У меня по спине пробежала дрожь. Я видела, что мой сын становится совершенно взрослым мужчиной, что он готов радоваться за других и принимать разочарования.
— Все говорят, что полковник — герой.
— Я тоже так считаю.
— Но никто не понимает, почему он на это пошел. Ему незачем было рисковать своей жизнью ради того, чтобы уговорить сдаться совершенно незнакомого человека.
— Думаю, он просто не мог поступить иначе. Якобек инстинктивно чувствует добро и зло. Не смотри на меня так, пожалуйста. Я знаю, сейчас не модно утверждать, что в мире существует дьявол, но он есть. И Якобек чувствует его. Он видел, что этот бедный психопат никому не угрожает, что в нем нет ничего дьявольского. Если Якобек во что и верит, так это в справедливость. Не было ничего справедливого в том, чтобы позволить вооруженной охране застрелить сумасшедшего.
— Тогда, полагаю, Якобек и в самом деле герой.
— Сомневаюсь, чтобы он сам назвал себя так.
— Мать… С первой нашей встречи с Якобеком я почувствовал, что он… настоящий. Не такой, каким был папа. В то время я не мог подобрать нужные слова. Может быть, я понял это, когда увидел, как он смотрит на тебя, как ты смотришь на него, как доверяешь его мнению. Теперь я понимаю, почему ваши отношения так меня беспокоили. — Дэвис откашлялся. — Потому что я не мог вспомнить, чтобы ты настолько доверяла папе.
— Я не хочу, чтобы ты ненавидел своего отца. У него было очень трудное детство, а потом… Дэви всю жизнь создавал себе трудности. Но он не зря так старался быть для тебя хорошим отцом.
— Хороший отец не бросает своего второго ребенка!
— Дэви не бросил Бэби. Он просто прожил слишком недолго и не успел сделать все, как следовало бы. — Небольшая ложь, но все-таки. Ладно, мне, очевидно, не избавиться от привычки приукрашивать действительность.
— Ты в самом деле в это веришь?
— Да.
— Я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы стать хорошим мужем, хорошим отцом и хорошим человеком, — сказал Дэвис. — Весной мы с Эдди собираемся вернуться в Гарвард. Ее мать предложила снять для нас дом рядом с кампусом. С прислугой, телохранителями. Мы решили принять ее предложение. Ты не возражаешь?
— Я готова принять все, лишь бы вы с Эдди окончили университет.
— Когда-нибудь я вернусь домой. Но я должен узнать, кто я, должен примириться с тем, каким был мой отец. Я вернусь, когда стану самим собой.
— Мы все будем ждать тебя и примем с распростертыми объятиями.
Дэвис только кивнул. Между нами сохранялась дистанция, печальная холодность, и я знала, что нам потребуются годы, чтобы преодолеть возникшую трещину. Но мы сделали первый шаг. Я знала, что мне следовало бы поблагодарить Эдвину за то, что она нашла способ вернуть наших детей в Гарвард, а вместо этого я готова была ненавидеть ее за то, что она помогла моему сыну, а не я. Но внутренний голос говорил мне: «Замолчи и прими то, что лучше для него».
116 
