— Обязательно, рано или поздно.
— Когда? Понимаете, мистер Сэдлер, я ужасно нетерпелива.
— Ну, не в нашем веке, точно. Может быть, через сто лет.
— Не годится. Мы столько не проживем, ведь правда? Неужели это слишком много — требовать, чтобы при твоей жизни транспорт работал нормально?
Она улыбнулась и на миг отвела взгляд — посмотрела на улицу, где маршировал еще один класс школьников, на сей раз девочек, такой же военной шеренгой по двое.
— Очень было тяжело? — спросила она наконец, и я посмотрел на нее, удивленный тем, что она уже задает такие интимные вопросы. Она тут же уловила мое замешательство. — Ваше путешествие на поезде, я имею в виду. Вам удалось сесть?
Совершенно естественно, что мы начали с беседы на нейтральные темы. Не могли же мы сразу приступить к цели моего визита. Но было как-то странно осознавать, что мы говорим ни о чем, и что моя собеседница тоже это понимает, и что мы оба тянем время и каждый из нас сознает, что и другой вовлечен в этот обман.
— Вполне терпимо, — ответил я, немного развеселившись от собственной ошибки. — Я встретил случайную знакомую. Мы оказались в одном купе.
— Ну, это уже немало. Скажите, мистер Сэдлер, вы читаете?
— Читаю ли я?
— Да. Читаете?
Я заколебался: неужели она спрашивает, умею ли я читать?
— Ну… да, — осторожно признался я наконец. — Разумеется, я читаю.
— Мне в поезде обязательно нужна книга, иначе я не могу, — заявила моя собеседница. — Это в каком-то смысле защита.
— Как это?
— Ну, правду сказать, я не очень люблю и не умею разговаривать с незнакомцами. Нет-нет, не беспокойтесь, с вами я буду стараться. Но по-моему, каждый раз, как я еду в поезде, рядом со мной оказывается какой-нибудь разговорчивый старый холостяк, который непременно должен сказать комплимент моему платью, или прическе, или похвалить мой вкус в выборе шляпки, а меня это смущает: я считаю подобное недопустимой фамильярностью. Я надеюсь, мистер Сэдлер, вы не собираетесь говорить мне комплиментов.
— Даже не думал, — улыбаясь, ответил я. — Я совсем не разбираюсь в дамских платьях, прическах и шляпках.
Она воззрилась на меня. Моя реплика ей явно понравилась, судя по тому, что ее губы приоткрылись, а на лице появился очень слабый намек на улыбку. Очевидно, она еще не решила, что обо мне думать.
— А если не холостяк, то какая-нибудь ужасная старуха принимается меня допрашивать — замужем ли я, служу ли где-нибудь, чем занимается мой отец и не родня ли мы Бэнкрофтам из Шропшира? И так далее, до бесконечности, и все это ужасная тоска.
— Могу себе представить. К мужчинам обычно никто не пристает с разговорами. Молодые дамы точно не пристают. Молодые мужчины тоже. Старики… да, иногда. Они задают вопросы.
— Действительно, — отозвалась она, и по ее тону я сразу понял, что она пока не хочет углубляться в эту тему.
Она полезла в сумочку, вынула портсигар, вытащила сигарету и предложила мне другую. Я хотел было согласиться, но передумал и покачал головой.
— Вы не курите?! — в ужасе спросила она.
— Курю. Но сейчас не буду, с вашего разрешения.
— Я не возражаю. — Она убрала портсигар в сумочку и прикурила стремительным, скользящим движением большого пальца и запястья. — С чего мне возражать? О, Джейн, привет.
— Здравствуй, Мэриан, — ответила официантка, которая подходила ко мне раньше.
— Видишь, я опять вернулась, как фальшивый грош.
— Мы рады и фальшивым грошам — надеемся на них разбогатеть в один прекрасный день. Вы готовы заказывать?
— Мистер Сэдлер, мы уже собираемся обедать? Или пока только выпьем чаю? — спросила она, выдувая дым мне в лицо. Я отвернулся от дыма, и она тут же разогнала его, помахав рукой в воздухе, и следующий раз выпустила дым уже в сторону от меня. Она не стала дожидаться моего ответа. — Наверное, только чаю. Джейн, чай на двоих, пожалуйста.
— А кушать не будете?
— Пока нет. Мистер Сэдлер, вы ведь не торопитесь? Или вы уже проголодались? Мне кажется, молодые люди нынче вечно голодны. Во всяком случае, те, кого я знаю.
— Нет, не беспокойтесь, — ответил я, выбитый из колеи ее резкими манерами. Интересно, это форма защиты или ее подлинный характер?
— Тогда пока только чай. Может, мы потом съедим чего-нибудь. Кстати, как там Альберт? Ему лучше?
— Получше, — улыбнулась официантка. — Доктор сказал, что через неделю или около того можно будет снять гипс. Он, бедняжечка, ждет не дождется. Да и я, если честно, тоже. У него ужасно чешется под гипсом, и он так жалуется, что просто сил нет. Я дала ему вязальную спицу, чтобы чесать там, внутри, но ужасно боялась, что он будет чесаться слишком сильно и поранится. Та к что я ее отобрала, но теперь он еще больше жалуется.