81 
— Простите, но я так и не понял, зачем Мэриан вас привела, — продолжал священник, когда стало ясно, что я не отвечу. — А вы?
— Я даже не знал о ее намерении, — ответил я. — Пока мы не оказались на улице рядом с вашим домом. Надо полагать, ей казалось, что это удачная затея.
— Для кого? Прошу вас, мистер Сэдлер, поймите меня правильно. Мы рады видеть вас, но ведь вы все равно не воскресите нашего сына, так? Более того, вы — лишнее напоминание о том, что случилось там, во Франции.
Я кивнул, признавая правоту его слов.
— Но есть люди — в том числе наша дочь, — которые никак не могут оставить прошлое в покое, им нужно все раскопать и найти причины, почему события сложились так, а не иначе. Я не принадлежу к числу этих людей, и моя жена, насколько мне известно, тоже. Даже если знаешь причины и предпосылки, это не меняет абсолютно ничего. Может быть, мы просто ищем виноватого. По крайней мере…
Он на миг замолчал и улыбнулся мне:
— Я рад, что вы остались в живых, мистер Сэдлер. Честное слово. Вы, кажется, достойный молодой человек. Ваши родители, должно быть, счастливы, что вы вернулись.
— Не уверен, — ответил я, пожав плечами.
Мои слова поразили его жену больше, чем все, что я сказал до этого.
— Что это значит? — спросила она, подняв на меня взгляд.
— Мы с ними не близки, — объяснил я, жалея, что вообще задел эту тему. — Неважно. Я предпочитаю не обсуждать…
— Но это нелепо, мистер Сэдлер! — воскликнула она, встала и гневно посмотрела на меня, уперев руки в бока — словно мои слова ее рассердили и огорчили.
— Это происходит не по моему выбору.
— Но они знают, что у вас все хорошо? Что вы живы?
— Думаю, да. Я им писал. Но ни разу не получил ответа.
У нее на лице отразилась подлинная ярость.
— Иногда я вообще не понимаю этой жизни, мистер Сэдлер. — Ее голос едва заметно прерывался. — У ваших родителей есть сын, он жив, но они не желают его видеть. У меня есть сын, которого я жажду увидеть, но он мертв. Что это за люди? Люди они вообще или чудовища?
* * *
Всю последнюю неделю до отъезда в Олдершот я пытался решить, следует ли мне повидаться с семьей. Было вполне вероятно, что я погибну там, и даже при том, что я никак не общался со своими родными уже полтора года, я думал, что раз такое дело, то, может быть, они захотят со мной помириться. И я поехал. В последний день перед отправкой — была среда, и дул пронизывающий холодный ветер — я вышел на станции Кью-Бридж и зашагал по направлению к Хай-стрит в Чизике.
Все улицы для меня слились в одну, равно знакомую и далекую, словно я видел это место давным-давно, во сне, но теперь мне позволили один-единственный раз увидеть его наяву. Я был странно спокоен — я объяснил это для себя тем, что мое детство было в основном счастливым. Да, отец был часто груб и жесток со мной, но в этом не было ничего необычного: отцы моих друзей мало чем от него отличались. А мать была всегда ко мне добра, хоть и держалась отстраненно. Меня тянуло с ней повидаться. Я был уверен, что она отказывается от встреч и не отвечает на мои письма только по настоянию отца, который приказал полностью оборвать всякие связи со мной.
Но чем ближе я подходил, тем больше трусил. Вот уже показался ряд магазинов, в конце которого располагалась лавка моего отца. За ними шел ряд домов, где когда-то жили Питер и Сильвия. Увидев вдали окна родительского дома, я вдруг утратил решимость, присел на лавочку и вытащил из кармана сигарету, пытаясь набраться куража.
Я поглядел на часы и задумался — может, бросить все это дело как заведомо безнадежное и сесть на следующий же автобус, чтобы вернуться к уединению своей квартирки в Хайгейте. Одинокий ужин и ночной сон, прежде чем поезд унесет меня к солдатской жизни. Я уже почти решился — даже встал и повернул обратно к вокзалу, — но тут же налетел на какого-то прохожего, который от неожиданности уронил корзинку с покупками.
— Извините, пожалуйста. — Я бросился подбирать яблоки, бутылку молока и коробку с яйцами. К счастью, ничего не разбилось. — Я не смотрел, куда иду.
Я понял, что собеседник не отвечает, поднял взгляд и оторопел.
— Сильвия, — сказал я.
— Тристан? — ответила она, вглядываясь в мое лицо. — Не может быть.
Я пожал плечами, как бы говоря, что может. Сильвия на миг отвернулась, ставя корзинку на ближайшую скамью. Она кусала губу и немного раскраснелась — то ли в смущении, то ли в растерянности. Я не испытывал никакого смущения, несмотря на все, что ей было известно обо мне.
81 
