И еще я только что заметил, что постоянно в моем сознании, в воспоминаниях, я сам фигурирую как часть какого-то «мы». Но ведь не был я никогда добровольно такой частью. Я всегда хотел оставаться единицей.
А над полем уже кружилось несколько больших птиц. И три танка, тужась, резали землю.
«Может быть, они правы», – подумал я и пошел в ту сторону, где, по моим расчетам, должно было садиться солнце.
Стало жарко и, открыв глаза, я сразу сощурил их, а потом, приложив ладонь козырьком, осмотрелся.
Набережная, проснувшаяся раньше меня, ожившая от мельтешения разноцветных одежд, текла, звучала, смеялась, заглушала примолкшее море.
Что-то изменилось. Вместо спортивных костюмов на многих молодых людях были обычные парусиновые брюки, джинсы, тенниски. Может, я проснулся в другом сне, в другом городе?!
– Братишка! – донесся до моих ушей знакомый голос, и тут же рядом на скамейку опустился Айвен. – А я думаю, куда ты пропал?! Тут такие новости! Либерализация правил поведения!
– В смысле спортивных костюмов?! – спросил я.
– Ага! Так что иди переодевайся! У тебя есть во что?
– Кажется, нет, – ответил я, припоминая.
– Ну пойдем, я тебе подарю! – Айвен вскочил и буквально осветил меня улыбкой.
Уже в гостиничном номере, разложив свои вещи на кровати, мой сосед, поразмыслив недолго, вручил мне вельветовые брюки и футболку с символикой Московской Олимпиады.
Я переоделся и действительно почувствовал себя несколько свободнее. Дело в том, что спортивная форма, как ни крути, все-таки остается формой, чем-то обязательным к ношению, а обычные брюки, пусть они даже на два размера больше и поэтому затянуты ремнем, освобождают не только тело. Поблагодарив Айвена, я поинтересовался причинами либерализации.
– Это очень просто, – Айвен отвлекся от укладывания своих вещей в сумку. – Сюда собирается Генеральный секретарь ООН, а к приездам генеральных секретарей всегда все улучшают, подкрашивают, добавляют демократии… Это не значит, что после его отъезда нас снова не заставят выглядеть спортсменами!
– Не думаю! – Я не разделял опасений Айвена. – Здесь все-таки не совсем обычное место…
С последней моей мыслью Айвен согласился, и на этом наш разговор окончился.
Я вновь спускался к морю и чувствовал себя другим человеком. Просто невероятно, сколько ступеней у ощущения свободы! Приехав в этот город, я считал себя самым счастливым человеком, но из-за какой-то мелочи, из-за каких-то брюк и футболки с блеклым рисунком и невразумительной кириллицей, неожиданно понял, что стал я еще счастливее! А ведь для меня уже несколько лет слова СЧАСТЬЕ и СВОБОДА означали одно и то же.
Солнце то пряталось за туманной пленкой полупрозрачных облаков, то выглядывало и наблюдало за тихой и медленной жизнью этого города, который я так хотел назвать своим, или по крайней мере – нашим. Но, будучи реалистом, я понимал, что любой ограниченный срок когда-нибудь истекает, и постучит однажды в дверь моей комнаты вежливый портье, зайдет, поздоровается и скажет, что внизу меня ждет машина, а также все мое военное обмундирование, бережно хранившееся в камере хранения на протяжении всего отпуска.
Вниз проехал джип, перекрашенный из хаки в грязно-голубой цвет. За рулем сидел парень в панаме.
Я позавидовал ему. Мне тоже захотелось прокатиться на таком джипе по набережной. И чтобы слева от меня сидела девушка с черными как смоль волосами, а за спиной лаяла ее собачонка.
Дойдя до кафе, в котором я впервые услышал генерала Казмо и увидел первую забавно-симпатичную девушку, прозванную мной «балериной» за свою кокетливо-быструю походку, я зашел внутрь и присел за тот же столик лицом к улице. Между мной и улицей была лишь стеклянная стенка. «Кто так хорошо моет стекла?» – подумал я, удивившись прозрачности стенки и доступности улицы моим глазам.
– Не желаете ли чего-нибудь? – пропел из-за спины знакомый голосок.
Я мог не оборачиваться – это была она. И тут же я понял, что в тот раз обратил внимание лишь на ее походку, а теперь, как результат, не мог вспомнить ни лица, ни глаз. Я обернулся.
Мягкий овал прелестного личика, зеленые глаза, русые волосы. В музеях такие лица смотрят на людей с древних камей. Это словно знак вечности. Какой ужасной ни была бы эпоха, всегда появляются эти зеленые глаза, и когда ты в них смотришь – не возникает больше тяжелых раздумий и переживаний об очередной пропасти, вырытой для себя безумным человечеством.