– Так это ты отрезала ему пальцы? – спросил я ошарашенно.
– Отрубила, – поправила она меня с улыбкой.
– А почему четыре пальмы?
– Чтобы помнил, что у него их еще семь осталось…
Я задумался.
– Три отрубленных плюс четыре пальмы получается семь… – прошептала она мне в ухо. – Пойдешь к нам садовником? Марк согласен.
– Я подумаю… – пообещал я, все еще озадаченный странной математической логикой Алины.
– А ты на пианино играешь? – спросила она вдруг.
– В детстве играл.
– Это заметно, – кивнула она.
Мелодия саксофона умолкла. Пары вернулись к столам. Я проводил ее взглядом. Она шла к Марку. Он стоял у столика с подарками и разговаривал с молодой блондинкой.
За окном уже стемнело.
В этот вечер, вернувшись домой, я вытащил по пьянке карту мира и долго рассматривал жирные точки больших городов, представляя, какая в них кипит жизнь. Где-то внутри у меня зависло желание бежать, уехать навсегда, исчезнуть. Я понимал, откуда взялось это желание. Это, видимо, был просто здравый смысл, инстинкт самосохранения, желавший уберечь не только меня, но и мои пальцы от начавшейся странной истории, в которой для начала мне предлагалось место садовника. Но что такое здравый смысл, когда красивая женщина и опасность становятся одним целым? Здравый смысл прячется, как ночной кухонный таракан при внезапной вспышке света. Он уступает место страсти, прекрасно понимая свое бессилие перед нею. Ему остается только пережидать, чтобы потом, как бы все ни кончилось, пробежаться мыслью по сознанию, повторяя извечное: «Я же понимал! Я же знал, что так и будет!» И так оно и будет. Притом всегда.
Не надо бояться высоты
1
Вечером возле главпочтампта остановился грузовик, а следом за ним на площадь въехал и автокран. На грузовике стояли впритык телефонные кабины – даже в вечернем сумраке было видно, что и металл их каркаса был покрашен в черный глянцевый цвет и сами стекла – затемнены. Двое работяг подошли к кузову грузовика и стали чего-то ждать. Вскоре стало понятно – чего. Автокран выдвинул железные лапы и уперся ими в брусчатку площади. Потом развернул стрелу и завис ею над кузовом грузовика.
Виктор сидел на мраморном бортике фонтана и допивал пиво. Он сегодня взял две бутылки, и пились они как-то излишне трудно, хотя и день позади был жаркий, и само тело вроде бы поначалу требовало пива. На башне, именуемой «членом профсоюза», реклама «Адидаса» сменилась сначала на «+20° С», а потом уже и на «21.30».
Виктор, дождавшись последнего электронного сообщения «члена профсоюза», сделал решительный и заключительный глоток и стал наблюдать за разгрузочными работами.
Вскоре две кабины были установлены на площади, справа от центрального входа в Главпочтамт, «спинками» к закованному брусчаткой прямоугольному газону.
На одну из кабин залез рабочий и что-то делал с проводами, которые, вылезая из торчащей вверх к небу защитной трубы-кожуха, уходили потом под козырек главного входа и там терялись.
Когда дело было сделано, грузовик с невыгруженными кабинами уехал с площади, а за ним, послушно вобрав в себя железные лапы, уехал и автокран.
Виктор подошел к кабинам – они пахли свежим металлом и краской. Открыл дверцу – она подалась мягко и бесшумно. Перед Виктором красовался необычный, видимо западной работы телефонный аппарат. Он потянулся к трубке, поднес ее к уху – и тут же услышал мягкий, чуть ли не нежный, какой-то неземной, космический зуммер.
Его глаза поискали монетоприемник, но не нашли. Зато он заметил щель для магнитной карточки. В кармане лежала карточка для прохода в метро. Из любопытства Виктор опробовал ее на телефоне, и тут же на маленьком мониторе засветилась надпись на чистом русском языке: «Вы ошиблись, ваша карточка непригодна для нашего телефона».
«Не дурак», – подумал про телефон Виктор и, еще разок окинув его взглядом, вышел наружу.
Делать было больше нечего. Пива не хотелось, в гости никто не приглашал, на какой-нибудь ночной бар просто не было денег. Оставалась одна дорога – на Лукьяновку, домой. Сейчас он пойдет пешком – это займет не больше сорока минут. А потом еще почитает Гарри Гаррисона перед сном. Иногда такие чтения вызывали замечательные кошмарные сны, от которых Виктор отходил лишь к полудню. А иногда чтение проходило бесследно, и наутро он вставал с до противности свежей головой.