– Ты и не платил, папа, – не удержалась от напоминания Энджи. С деньгами у Тони были особые, довольно сложные, отношения. Пройдя через бедность, позже он купался в деньгах – и старался скрывать реальное финансовое положение от жены и дочери. Впрочем, ни ту, ни другую содержимое его кошелька не волновало, что крайне обижало главу семьи. В данный момент, несмотря на череду неурядиц, его бизнес держался на плаву.
– Тебе ничего не стоит получить место в фирме на Парк-авеню. Хочешь, помогу?
– Парк-авеню меня не интересует, папа. А что касается помощи – ты мне и так помогаешь. Спасибо. – Энджи поцеловала его в щеку.
Тони неуклюже отклонился вправо, вытащил из кармана портмоне и выдал дочери несколько банкнот.
– Ты у нас красавица. Возьми вот, на парикмахера. Может, и маникюр сделаешь?
– Спасибо, папуля. – Энджи еще раз чмокнула Тони и взяла купюры. Деньги ей не нужны, но и отца обижать не хочется: он по-другому не умеет проявлять заботу. – Что дальше? Шляпку предложишь купить?
– Ты хочешь новую шляпку? – Тони снова потянулся за портмоне. – Куплю сколько скажешь!
До того наивен, что даже смеяться грешно.
– Не нужно, папуля, это просто выражение такое. Видишь ли, по мнению мужчин, женщине достаточно купить новую шляпку, чтобы ее жизнь снова заиграла красками.
– Это когда ж мужчины так думали?
– Ну-у-у… в пятидесятых, наверное.
– Ничего подобного, я эти годы помню. Твой дедушка никогда не предлагал Нане купить шляпку. Я твоей маме тоже.
– И правильно делал, – помрачнела Энджи. – Держу пари, ты поплатился бы жизнью.
Она откинулась на спину. Теплая, но противно влажная поверхность дивана привычно приклеилась к свитеру. Да-да, дорогая, привыкай. Отныне твоей кожи будет касаться разве что выделанная шкура убитых коров. С этой тоскливой мыслью Энджи устремила взгляд на уродливые загогулины лепного потолка.
К вечеру мама будет дома – следовательно, нужно хотя бы принять душ. Поскольку вся одежда осталась у Рэйда, а напялить то дурацкое платье, в котором она была тогда в клубе, ее не заставят даже под дулом пистолета, – следовательно, не мешало бы купить джинсы и пару футболок. Но, боже, где взять силы все это сделать? Принять вертикальное положение, потом сесть за руль, доехать до магазина. О нет! Еще и новую обитель Натали искать придется. Но ехать все равно нужно: последняя надежда осталась на маму. Натали Голдфарб поможет. Мама все исправит… иначе конец. При отце Энджи даже плакать не смела; уж очень он за нее переживал. При виде ее слез он либо сам разрыдался бы, либо разразился бы смертельными угрозами в адрес Рэйда.
Взгляд Энджи остановился на цветах, присланных этим сукиным сыном, называющимся ее мужем. Она не потрудилась поставить букет в воду, и головки чудных роз уже поникли, лепестки завернулись и потемнели. Букет, увядший раньше времени, – копия ее жизни. Вот так и она увянет в тридцать лет только потому, что никому не нужна.
Ладонь Тони легла ей на лодыжку, и Энджи перевела взгляд на отца.
Ты тоже хорош, папуля. Ты точно так же поступил с мамой.
– Послушай меня, дочка, – прервал молчание Тони. – Так больше продолжаться не может. Рэйд твой – избалованный, ни на что не годный мерзавец. Таким был, таким и останется. Выкинь его из головы. Ты сможешь. Он поступил… нехорошо, а то, что он все тебе рассказал, – вообще непростительно. Ты…
– То есть? – уточнила Энджи, хотя ей была отлично известна двойная мораль отца. – Хочешь сказать, что он мог бы спать с кем угодно, и все было бы о'кей, лишь бы я ничего не знала? – Она обхватила колени руками и замотала головой: – Нет уж! Мое счастье, что чувство вины… или идиотизм? толкнуло его на признание. Иначе я и сейчас торчала бы в Марблхеде и глотала бы ложками его вранье.
Ненавижу! Всех их ненавижу – и отца в том числе. Пустоголовые, бездушные, эгоистичные, бесчувственные негодяи, а Рэйд – худший из их подлого полчища!
Сейчас Энджи казалось, что ей было бы гораздо легче, если бы Рэйд умер. Тогда она знала бы, что он мечтал о счастье вдвоем так же сильно, как и она; а знать, что счастье могло продлиться, – уже счастье. Мысль о том, что Рэйд счастлив с другой, раздирала Энджи на части. Нечеловечески больно представлять, что самые трогательные моменты их жизни были дороги ей одной, а Рэйд ждал лишь, когда сможет уединиться с мисс Сопрано. Дура ты, Энджи! Слепая, доверчивая дура! Конечно, многим женатым людям – если не подавляющему большинству – приходится пересматривать свои прежние взгляды на семью. Факт неоспоримый и Энджи известный. Но у нее-то семьи не было. Она только думала, что вышла замуж, а Рэйд безбожно врал все двенадцать месяцев, за исключением разве что медового. Обычная иллюзия – вот что такое был ее так называемый брак…